— Да что вы?

— Да, за оскорбление шефа. Что он вам сделал?

— Как его звали?

— Плейель. Плейель как рояль, очень просто.

— Да, — вспомнил Вейренк. — Этот тип был вылитый Девалон. Мы занимались одним политическим преступлением. Вместо того чтобы выполнять свои обязанности, он подчинился приказам правительства и, подделав документы, направил следствие по ложному пути. Того парня оправдали. Я сочинил по этому поводу вполне безобидные стишки, но он их не оценил.

— Вы их помните?

— Нет.

Адамберг вытащил блокнот и перелистал его.

— Вот, — сказал он.

«Смерть правосудию несет тупая власть,

Полиция и та прислуживает всласть.

Республика вот-вот низвергнется в пучину,

Тираны празднуют — злодейство им по чину».

— В результате вы сели на пятнадцать суток.

— Где вы их откопали? — улыбнулся Вейренк.

— В протоколе. Сегодня эти стихи спасают вас от обвинения в убийстве Толстого Жоржа. Вы никого не убивали, Вейренк.

Лейтенант на мгновение закрыл глаза и расслабил плечи.

— Вы мне не дали десять сантимов, — напомнил Адамберг, протягивая руку. — Я неплохо на вас поработал. Заставили вы меня побегать.

Вейренк положил медную монетку в ладонь Адамберга.

— Спасибо, — Адамберг бросил ее в карман. — Когда вы оставите Камиллу?

Вейренк отвел взгляд.

— Ладно, — сказал Адамберг, прислонившись к окну, и тут же заснул.

Данглар воспользовался досрочным возвращением Ретанкур на землю, чтобы объявить перерыв во имя третьей девственницы, предварительно подняв из подвала некоторую часть своих запасов. В последовавшей за этим суете только кот сохранял спокойствие, сложившись пополам на могучей руке Ретанкур.

Адамберг медленно пересек зал, чувствуя, что, как обычно, не в состоянии разделить общее веселье. Он походя взял бокал, протянутый Эсталером, достал мобильник и набрал номер Робера. В аронкурском кафе как раз переходили ко второму кругу.

— Это Беарнец, — сказал Робер собранию мужей, прикрыв телефон рукой. — Он говорит, что его полицейские неприятности закончились и он сейчас выпьет за наше здоровье.

Анжельбер подумал, прежде чем ответить:

— Скажи, что мы согласны.

— Он говорит, что нашел две кости святого Иеронима в чьей-то квартире, в коробке с инструментами, — добавил Робер, снова закрывая телефон, — и что он вернет их в раку Мениля. Потому что он не знает, что ему с ними делать.

— Мы тоже не знаем, — сказал Освальд.

— Он говорит, что надо все-таки сообщить кюре.

— Идет, — сказал Илер. — Если Освальду нечего делать с костями, это еще не значит, что они не нужны священнику. Ведь у кюре есть его собственные неприятности кюре, верно? Понимать надо.

— Скажи ему, что мы согласны, — подвел итог Анжельбер. — Когда он приедет?

— В субботу.

Сосредоточившись, Робер вернулся к телефону, чтобы передать в точности ответ старейшины.

— Он говорит, что собрал камешки у себя в реке и что он нам их тоже привезет, если мы ничего не имеем против.

— На хрен они нам нужны?

— Мне кажется, это что-то вроде рогов Большого Рыжака. Трофеи, короче, — ты мне, я тебе.

Неуверенные лица обернулись к Анжельберу.

— Отказавшись, — сказал Анжельбер, — мы нанесем ему оскорбление.

— Конечно, — отметил Ахилл.

— Скажи ему, что мы согласны.

Прислонившись к стене, Вейренк смотрел на снующих коллег, к которым присоединился доктор Ромен, тоже вернувшийся на землю, и доктор Лавуазье, ни на шаг не отпускавший от себя Ретанкур. Адамберг бесшумно переходил от одного к другому — Адамберг тут, Адамберг там, словно мигающий свет фар. Удары, полученные им во время охоты за тенью Арианы, оставили несколько темных бороздок на его лице. Он провел три часа в водах Гава, собирая камешки, прежде чем встретиться с Вейренком на вокзале.

Комиссар вытащил из заднего кармана смятую бумажку и знаком подозвал Данглара, который слишком хорошо знал эту позу и эту улыбку. Он с опаской подошел.

— Вейренк сказал бы, что судьба выкидывает странные коленца. Знаете ли вы, что судьба — специалист по иронии и что именно по иронии ее и узнают?

— Говорят, Вейренк от нас уходит?

— Да, возвращается к себе в горы. Опустив ноги в реку, он будет размышлять о том, вернется ли он к нам или нет, и волосы его будут развеваться на ветру. Он еще не решил.

Комиссар протянул Данглару смятую бумажку.

— Я получил это сегодня утром.

— Ничего не понимаю, — сказал Данглар, пробежав глазами по строчкам.

— Еще бы, это по-польски. Нам сообщают, капитан, что медсестра умерла. По чистой случайности. Попала под машину в Варшаве. Какой-то водила, проехав на красный свет, не сумел отличить проезжую часть от тротуара и расплющил старуху в лепешку. Мы даже знаем, кто ее задавил.

— Какой-нибудь поляк.

— Да, но не простой поляк.

— Пьяный поляк.

— Само собой. И все-таки?

— Не знаю.

— Старый поляк. Девяностодвухлетний поляк. Старик раздавил убийцу стариков.

Данглар задумался на мгновение.

— И вам правда смешно?

— Обхохочешься, Данглар.

Вейренк смотрел, как комиссар трясет за плечо майора, доктор Лавуазье кудахчет вокруг Ретанкур, Ромен пытается наверстать упущенное, Эсталер носится с бокалами, а Ноэль хвастается своим донорством. Все это никак его не касалось. Он приехал сюда не для того, чтобы интересоваться людьми. Он приехал, чтобы покончить со своими волосами. И он с ними покончил.

«Ну вот и все, солдат, иди своей дорогой,

Ты волен выбирать, но прошлого не трогай.

Какой же тайною исполнен этой край,

Что не хватает сил сказать ему „прощай“?»

И правда. Вейренк затянулся сигаретой и посмотрел вслед уходящему Адамбергу — тот был неприметен и воздушен, но в каждой руке нес по рогу оленя.

«О боги,

Здесь всюду благодать — но этот славный вид

Меня бесплодною гуманностью блазнит».

Адамберг шел пешком по темным улицам. Он ничего не расскажет Тому о зверствах Арианы, ужас не должен слишком рано прокрасться в голову малыша. В любом случае не бывает козликов с расщеплением личности. Только люди страдают от таких напастей. А вот козлики с длинными рогами могут сделать так, что череп у них прорастет наружу не хуже, чем у оленей. А люди этого-то как раз и не умеют. Так что лучше держаться козликов.