В лицо ударил влажный и жаркий воздух – словно в парилке на каменку плеснули, – я споткнулся о сосновый корень и упал, подхватил оружие и соскочил на следующий уступ, а там, не желая подставиться под случайный выстрел, заранее распластался на ковре из опавшей хвои и заполз за сложенный из кусков гранита бруствер.

Установил РПД на сошки, чуть приподнялся и обнаружил, что из двух пулемётов противника продолжает вести огонь лишь один; по его позиции и принялся садить короткими очередями. Вот только момент неожиданности был безвозвратно упущен, и, несмотря на смену позиции, обстреляли меня в ответ практически мгновенно.

Опыта диверсантам оказалось не занимать, пули легли на диво кучно. Часть прошла над головой, несколько угодили в камни бруствера, и в лицо сыпануло мелкой гранитной крошкой. Я приник к земле и со стоном принялся протирать глаза.

– Петя! – дёрнула меня за плечо Лизавета Хорь. – Ты цел?

– Да! – отозвался я. – Сейчас… Сейчас проморгаюсь только…

Только вот дело было вовсе не в запорошенных песком глазах. Мне стало страшно. Пули так и продолжали свистеть над нами, с глухим стуком бить по сосновым стволам, срезать ветви, с мерзким клацаньем отскакивать от камней. Я попросту не мог заставить себя приподняться над краем бруствера. Просто не мог. Слишком высок был риск тут же свалиться с простреленной головой. Погибнуть. Перестать быть.

А так – нельзя. Я ведь только жить начинаю! Я – не хочу!

– Петя! – вновь дёрнула меня за руку Лизавета.

И к страху примешался стыд. Она ведь всё видит. Она всё понимает. А медлить и в самом деле нельзя – перестрелка на нашем берегу и не думала стихать, там вовсю ухали разрывы гранат и вспыхивали зарницы молний.

Я вскинулся, вжал приклад в плечо и принялся лупить по пулемётчику противника, длинно, неточно, на подавление. Страшно было – до одури. Пули шибали по камням и стучали по деревьям; когда опустел диск, я чуть не заплакал от облегчения. Обессиленно обмяк, но тут же опомнился, отполз и потянул Лизавету к третьей огневой точке.

– Отходим!

Подхватив пулемёт, я пригнулся и перебежал к окопчику, а только спрыгнул в него, и – хлопнуло! Вроде бы и ударной волны не было, и звук не оглушил, только вот деревья вблизи нашей прежней позиции перемололо не в щепки даже, а в труху. Облако этой невесомой взвеси принялось, медленно оседая, расползаться во все стороны, и я замер на месте, поражённый осознанием того, что и нас могло бы вот так же – в труху.

– Падай!

Лизавета поставила подножку и завалила меня в окопчик, а сама рухнула сверху, да так неудачно, что чуть рёбра не хрустнули.

Но насчёт неудачно – это я погорячился. Сверкнуло, жахнуло, явственно дрогнула скала, рухнули поваленные взрывной волной деревья. Лизавету сорвало и откинуло куда-то в сторону, а меня самого словно доской по голове приложило: оглох на левое ухо и ослеп на левый глаз. Из носа потекла кровь, запахло палёным, но горел, по счастью, не я – это оператор противника подпалил облако древесной пыли, вот она и хлопнула!

Если б не окопчик, скинуло бы меня со скалы прямо в заводь…

Лизавета!

Я приподнялся на локтях и завертел головой по сторонам. Лизавета Хорь обнаружилась в кустах у края обрыва, куда её отшвырнуло взрывной волной.

– Стреляй! – крикнула она почему-то совершенно беззвучно, просто угадал по губам.

Или неправильно угадал? Или не «стреляй», а «берегись»?!

Я начал привставать и замер, заметив взбирающиеся по склону фигуры.

Одна. Две. Три. Четыре.

Четверо! Их четверо!

Передвигались зашедшие с тыла диверсанты короткими перебежками, от дерева к дереву, от валуна к валуну. Нас они пока что не заметили, возможно даже – сочли погибшими при взрыве. Кругом всё затянуло дымом, их самих в прореженном ударной волной лесу я увидел едва ли не случайно – просто уловил движение на фоне не успевшего окончательно потемнеть на западе неба.

Лизавета сползла чуть ниже, укрылась за камнем и тянула ремень заброшенного за спину ППС, а тот застрял и никак не поддавался. Я последовал её примеру и ухватился за пулемёт, но – зря.

Пулемёт был разряжен, а неосторожное движение выдало позицию врагу, ладно хоть ещё приметил вскинутую винтовку и распластался в окопчике за миг до того, как громыхнул выстрел и над головой просвистела пуля. Рывком я распахнул подсумок, выхватил из него гранату, на которой не удосужился разогнуть усики чеки, и так рванул пальцем кольцо, что едва не рассёк об него кожу. Но – выдернул!

Ребристое чугунное яйцо отправилось к врагу, кинул его будто на учениях, а вот взрыв грохнул какой-то очень уж приглушённый, и готов был поклясться – расслышал шуршание и стук, с которыми осыпались на землю осколки.

Но я всё же метнул вторую лимонку и сразу выпростался из своего очень уж ненадёжного укрытия, прополз под прикрытием вывороченной с корнем сосны к солидному валуну. Сгруппировался там, а только грохнул взрыв, и сразу привстал с уже вытянутой рукой. Намеревался шваркнуть в ближайшего диверсанта молнией – и не успел.

В меня прилетело… Изменение? Искажение? Неправильность?

Скорее – воздействие, которое разрывало межатомные связи у всего, что только попадалось на пути, с одинаковой лёгкостью перемалывая в невесомый прах и сосновые стволы, и неподъёмные камни.

Я среагировал машинально: резко выдохнул и, как учили, бросил часть потенциала на создание зоны турбулентности. Намеревался отвести аномалию в сторону, а вместо этого та метнулась вперёд, будто пришпоренная! Столкновение с моим выплеском разорвало энергетическую конструкцию в клочья, и – вспыхнуло! Уплотнившаяся сверхсила шибанула во все стороны самой настоящей ударной волной, и меня враз опутало коконом электрических разрядов, камень под ногами расчертили трещины, вспыхнула сосновая хвоя, а миг спустя заземление приказало долго жить, и я едва не разделил его участь; в первый момент так и вовсе показалось, будто разделил.

Когда подкинуло в воздух, только и мелькнуло в голове что: «ну вот и всё…», но нет – спасли остатки внутреннего потенциала. Обычная энергия и энергия в противофазе взаимно погасили друг друга, порождённое взрывом излучение лишь выжгло из меня всю сверхсилу, но не разметало на куски плоть. Да и подбросило ослабленной ударной волной как-то очень уж мягко; полетел я хоть и вверх тормашками, всё же далеко не так быстро, чтобы не успеть среагировать на этот неожиданный кульбит.

Инстинктивно нейтрализовал собственную кинетическую энергию, ещё и вывернулся, приземлился на четвереньки. Падение болью отозвалось во всём теле, зато обошлось без увечий. Вскинулся, а до ближайшего противника уже буквально рукой подать. Вот он – шагах в двадцати! На оружие диверсант полагаться не стал и свёл ладони, но только меж тех заискрило, прогрохотала длинная очередь, и оператор рухнул, поймав боком полдюжины пуль.

Таившаяся до того в кустах Лизавета привстала на одном колене и обстреляла поотставшую троицу. Пули принялись падать на землю, не в силах преодолеть кинетических экранов, а в следующий миг диверсанты открыли ответный шквальный огонь, тогда уж закрываться пришлось моей напарнице. Попутно она погасила несколько молний – десяток обычных разрядов и парочку шаровых, – не иначе, успела войти в резонанс.