Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Первым делом против Врат Хуммера были выставлены штурмовые щиты, обшитые кожами, на которые, не скупясь, воины плеснули драгоценной воды – от зажигательных стрел.
За ними расположились лучники. Поближе к Вратам подтянулись пятьсот тяжеловооруженных воинов Эльм-Оров – на случай неприятельской вылазки. И, наконец, к исходу дня из хвоста колонны была доставлена волоком «кричащая дева».
Чудовищную диковину из Пояса Усопших подняли на подходящую скалу и развернули в точности против Врат.
Вслед за этим сразу же стали обустраивать деревянные подпорки и лестницу, чтобы страже было поудобней загонять обслугу внутрь «кричащей девы».
Перевязанный умелой рукой Харманы Элай, ранение которого оказалось пустяковым, наблюдал за этими манипуляциями, не переставая удивляться изворотливости людей Алустрала. «Впрочем, за шесть веков беспрерывных междоусобий можно было бы пожалуй, и из огородных пугал выпестовать закаленных воинов …».
Нападения из-за Врат теперь можно было не бояться. Хармана, Герфегест, Торвент и Горхла могли спокойно заняться растворением заклятий Властелина.
Они мучились над Вратами битых полдня. Один раз им показалось, что Врата уже готовы распахнуться, но вместо этого непроницаемая завеса изрыгнула такой язык пламени, что от половины штурмовых щитов не осталось и пепла.
Пока доставляли новые, взмокшие и выжатые маги Алустрала, вволю осквернив землю и небеса отборной руганью, препирались по поводу дальнейших действий.
Элай, который чувствовал себя не только чужаком, но и бесполезной обузой, все-таки нашел в себе смелость вмешаться.
– Послушайте, я ведь сын Звезднорожденного… – робко начал он, подходя к Торвенту.
– А я – сын Ветра, ну и что? – довольно грубо заметил Торвент. Втайне император уже почти расстался с надеждой вскрыть Врата и это худшим образом сказывалось на его вежливости.
– Я не знаю – почему, но несколько раз в жизни у меня получались удивительные вещи. Я их боялся… пытался забыть…Но от этого они не переставали случаться!
– Например? – нахмурился Герфегест, бросив косой взгляд на Харману.
– Ну, когда мне было семь лет, я очень хотел поймать одну редкую бабочку, мой наставник звал «девкатриллой».
– Чудное имечко, – хмыкнул Герфегест.
– Пусть говорит, – подал голос доселе безмолвный Горхла.
– Я гулял по городской стене под присмотром няньки – отец давно обещал мне эту прогулку. Неожиданно я увидел девкатриллу, которая нежилась на разогретом солнцем стенном зубце. Всего в десяти шагах от меня.
Хармана заметила, как просветлилось лицо Элая. «Все-таки, он совсем-совсем ребенок!» – невольно отметила она.
– Я вырвался из рук няньки и побежал за девкатриллой. Но она упорхнула и полетела вдоль стены. Наконец я догнал ее на башне. Нянька не поспевала за мной, а стража пребывала в совершенной растерянности – стоит ли перечить сыну свела? В общем, так получилось, что в погоне за девкатриллой я уже почти схватил ее, как вдруг неожиданно сорвался с башни вниз. Подо мной были пятьдесят локтей пустоты, а внизу – штабель каменных плит. Там как раз, помню, строили Стража Реки. Мне очень хотелось заполучить девкатриллу и мне очень не хотелось умирать. Я упал со стены, но…не разбился.
– Неужели? – скептически спросил Герфегест. – У тебя отросли крылья?
– Нет, – серьезно сказал Элай. – Я просто не разбился. Я пришел в себя, целый и невредимый, лежа на теплых греовердовых плитах, а в моей руке была зажата девкатрилла. Правда, мертвая.
– Чудо чудесное, – проворчал Герфегест. – А еще что-нибудь ты можешь вспомнить?
– Ну, было еще много разного… – смущенно покраснел Элай. Он уже сам начал стыдиться нежданно нахлынувшей на него откровенности.
Хармана помалкивала – кое-что из «разного» она и сама могла припомнить…
– Ладно, юноша, – Торвент впился своими красными глазами-буравчиками в лицо Элая. – Мне, право слово, все равно, чей ты там сын – хоть самого Хуммера. Но мы не откажемся от твоей помощи, если ты к этому вел своими быличками. Но учти: если от тебя останется горсть обугленных костей – в этом будешь виноват один лишь ты. Это тебе не бабочек выхватывать из Гулкой Пустоты!
Элай стоял внутри импровизированной медной башни, наскоро собранной из восьми прямоугольных полноростных щитов – Торвент позаботился о том, чтобы смельчака не достала шальная стрела.
Сквозь узкий просвет между щитами Элай видел невыразительный фрагмент Врат и более же ничего. За его спиной находились Хармана и Герфегест с обнаженными клинками Стагевда. Перстни Хозяев на их пальцах медленно тяжелели, набухая багровым светом.
Горхла произнес простое Заклинание Врат. Как и десятки раз до этого, его слова не возымели никакого действия.
Торвент возложил руки на головы Хозяев Гамелинов. Те прикоснулись своими перстнями к мочкам ушей Элая.
– Воплоти свое предназначение, сын Звезднорожденного, – подсказал Горхла, предусмотрительно отступая за спину Торвента.
Ничего не происходило. Разве только чуть заметно дрогнули несколько камешков у самых Врат. Тогда Горхла, горестно вздохнув, извлек из-за голенища длинный стилет.
Он протиснулся к Элаю мимо Харманы и Герфегеста, что при его комплекции было сравнительно несложно, и вперил острие стилета в шею новоявленному магу.
Элай хотел было отдернуть шею, но с ужасом почувствовал, что под воздействием перстней Хозяев все его члены окаменели и он не в силах даже пошевелить пальцем.
– Слушай, сын Звезднорожденного, – прошипел Горхла. – Я считаю от пяти. Если ты не откроешь Врата, я наколю тебя на этот стилет, как ты накалывал на иглы своих девкатрилл. Итак, пять!
Элай знал, что люди Алустрала вообще не склонны шутить с оружием, а Горхла – тот и подавно не склонен шутить.
– Четыре.
Элай очень хотел жить – еще больше, чем в тот проклятый день близ Таможенной Плотины. «Но только тогда я мог потерять лишь собственную никчемную жизнь. А сейчас я могу навсегда утратить счастье зреть госпожу Харману…»
– Три.
Элай представил себе, будто сила, которую сейчас пытаются передать ему Торвент и Хозяева Гамелинов – это всего лишь слова, которые можно слышать ушами. Элай весь обратился в слух и его рассудок наполнился тысячами слов и образов Силы, которых он не видел и не слышал никогда ранее.
– Два.
Врата стали стеклом, а он – Элай – молотом, которому суждено обрушиться в хрупкое средоточие слабости и сокрушить его в искрящуюся пыль.
– Один.
Горхла восхищенно присвистнул.
Элай, постепенно приходя в себя, озадаченно потирал шею. На ней выступила увесистая капля крови – стилет Горхлы слегка перестарался.