– Нет, – покачал головой Кошеваров. – Он, наверное, уже на заводе, если вообще ночевать приходил. Сейчас, когда нужно город восстанавливать, они там и ночуют иногда. Очень много работы.

– Тогда так, – решился Ростик. – Я ведь, когда предлагал провести выборы на заседании позавчера, – не шутил. Я действительно хочу, чтобы в городе прошли выборы и чтобы власти наконец почувствовали хоть какую-то ответственность за свои решения.

Кошеваров посмотрел на Ростика с улыбкой.

– Так ты заговор решил учинить?

– Я решил ударить в колокол. И потребовать от Рымолова, чтобы он…

– Мятеж не может кончиться удачей, – произнес Кошеваров неожиданно. – В противном случае его зовут иначе.

– Это и не будет мятежом, – возразил Ростик. – Это будет призыв к самому Рымолову придерживаться его же обещаний. Помните, когда он три года назад предложил себя на должность Председателя, то обещал разработать систему выборов?

– Конкретно, что тебя не устраивает? – спросил в упор Кошеваров.

– Чинуши средней руки могут начать бессмысленную войну, погибнут люди, и никто за это не понесет ответственности. Треугольники прозевали, город разрушен, но опять ничего – словно забыли шнурки завязать, не больше. И, наконец, зачем в Белом доме толчется столько народу? У нас что – великая держава, десятки миллионов людей населения? Всем Боловском можно управлять двумя десятками ответственных управляющих и таким же количеством охранников. А у вас там только секретарш в два раза больше… Вам не кажется, что они просто объедают тех, кто действительно трудится на полях, на заводе, в мастерских?

Рост сунул в рот еще ложку каши, он чувствовал – еще немного, и он разозлится. А это было бы ошибкой, Кошеваров, как махровый представитель чиновничества, не должен был почувствовать, что Рост испытывает к нему слишком уж определенную неприязнь.

И все-таки он почувствовал. Дожевал свой плов, выпил какой-то подозрительный на вид кисель, повздыхал и наконец выговорил:

– Никак не могу понять, ты завидуешь или действительно подходишь к этому как человек дела?

– Честно, – отозвался Ростик, – зависти к судьбе всех этих… убогих у меня нет.

Кошеваров опять грустно улыбнулся.

– Если их, то и меня, должно быть, убогим считаешь? – и посмотрел на свою культю.

– Вас – нет, – быстро отозвался Ростик. – Иначе я бы сюда не пришел. Вы еще на Земле были на своем месте.

– Так ты хочешь знать, чем завершится твоя попытка восстановить кажущуюся тебе справедливость?

– Не кажущуюся, а настоящую справедливость, – возразил Ростик. – Ту самую, которая не позволит нам влезть в долговременные войны с соседями, которые в будущем… – Он подумал, имело ли смысл говорить о своих предчувствиях, и решился. – Да, которые в будущем, скорее всего, станут нашими союзниками, потому что очень скоро на нас навалятся куда более сильные враги. И если мы не сумеем устроить справедливую, как вы сказали, систему, то не выдержим даже первого толчка. Поймите, я говорю это, потому что неэффективность, как и во времена прежних коммунистов, – опасна.

– Я ведь тоже был коммунистом, – вздохнув, выговорил Кошеваров. – В те, как ты говоришь, времена.

– Но вы не собирались становиться гауляйтером Боловска.

– Не знаю, – очень печально проговорил Кошеваров. – Если бы Борщагов тогда победил, а не ты, может, я бы со временем пошел к нему работать.

– Значит, я не с тем человеком разговариваю? – грустно спросил Ростик. Поднялся. – Спасибо за плов, кисель мне не очень понравился, но тоже спасибо.

И пошел к ступенькам, чтобы обойти дом и уйти из него насовсем.

– Погоди, – позвал его Кошеваров. Ростик остановился. – Что ты конкретно предлагаешь?

– Вот этого я и не знаю. Но полагаю, что так, как есть, быть не должно. Потому что ответственность размыли до безнаказанности. Потому что холуев наверху стало больше, чем тех, кто может работать. Потому что нам грозят настоящие, а не бумажные опасности, а этого почему-то в Белом доме никто понять не хочет.

– Конституцию, что ли? – удивился Кошеваров.

– А хоть бы и конституцию, если она будет действовать, а не пылиться в шкафу, как советская демократия.

Кошеваров расхохотался, спустился по ступеням к Ростику, хлопнул его здоровой рукой по плечу.

– Периодическая избирательность и конституция… – Вдруг погрустнел, даже слегка сморщился. – Нет, скорее всего, тебя слушать не будут. Просто арестуют, и все.

– Если арестуют, то на этом все не кончится, – решил Ростик. – Нужно будет, наверное, судить, хоть какое-то дело придумать. Нужно будет что-то доказывать…

– Не знаю. – Кошеваров с силой потер свое лицо. – У меня бы ничего не вышло, меня бы они и слушать не стали… А ты – ты у нас победитель. Из таких передряг выходил, в которых любой другой уже давно бы сгорел. Так что, может быть… Нет, не знаю. Ничего тебе не буду советовать. – Он еще раз подумал. – Кроме одного – если можешь от этого воздержаться, то лучше воздержись. Это куда опаснее, чем кажется.

– Боюсь, кто-то должен это сделать, – проговорил Ростик.

Он вернулся домой, походил по саду, обнаружил, что некоторые из знакомых деревьев стали засыхать, а другие, особенно вишни, вдруг принялись расти как-то не по-земному, светлея корой, превращаясь в подобие «скрученных» местных тополей. Потом посмотрел, как Кирлан кормит Ромку, и пошел в центр.

Когда памятник Ленину сносили на металл, а было это около года назад, то из каменных ширских блоков сделали рядом со входом в Белый дом довольно высокую арку, в которой и повесили старый церковный колокол, прежде висевший на руке вождя. Колокол так и провисел, ни разу не использованный, и даже без веревки на языке. Его устроили довольно высоко, так что даже с Ростиковым ростом было не достать.

Поэтому Ростик вернулся домой, нашел в подвале свои старые ходули и снова отправился к Белому дому. По дороге он знал, что делает что-то, что ему не хочется делать. Но сделать это он был обязан. Потому что был прав – как и во времена коммунистов, эта администрация, собственно говоря, построенная по не ржавеющему в России порочному чиновничьему принципу тихого насилия, безответственности и неэффективности, была опасна. Придерживаясь этих методов организации, человечество слишком обессиливало себя и неизбежно должно было потерпеть поражение.

Добравшись до арки, Ростик попытался подвесить веревку на язык колокола, но даже с ходулями сделать это было нелегко. Он раз попытался, два…

– Ты чего, командир? – спросил кто-то сзади.

Рост оглянулся. Это был Чернобров. Видимо, он заметил Ростика из дверей гаража и решил выяснить, что тут происходит.

– Чернобров, подержи-ка меня, – попросил Ростик. Чернобров подержал. Рост обвязал веревкой язык колокола, потянул за нее, убедился, что она не оборвется, и сполз с ходуль. Потом остановился, не в силах решиться.