У Уитмена кровь застыла в жилах от мысли, что ему придется руками лезть в этот ворох одеял. Ничего не поделаешь, так уж случилось, что обследовать дом выпало именно ему. Он оглянулся в поисках палки, чего-нибудь, чем можно отшвырнуть тряпье. Он только на одну секунду отвел фонарь в другую сторону.

В следующий миг на него уже неслось одичалое человеческое существо. В лучах фонаря сверкали выпученные, багрово-красные глаза.

Уитмен сориентировался за доли секунды, привычно перебрав в памяти все, от чего стоило держаться подальше – зубы, ногти, открытые раны – иначе заражение неминуемо.

Рассмотреть зубы он успел. Желтые осколки, торчащие из десен, хватали воздух, так и норовя вцепиться в горло Уитмена.

Уитмен прицелился, но выстрелить не успел: одичалый набросился на него, схватив за руки. Фонарь выпал из ладони Уитмена. Зловонная туша обрушилась ему на грудь, сбила с ног и откатилась в сторону.

Сквозь перчатку Уитмен почувствовал, как зубы впились в ладонь.

В темноте что-то ослепительно вспыхнуло, и громыхнул выстрел. В комнату с громкими криками вбежали люди. Сердце Уитмена колотилось так оглушительно, что казалось, еще немного, – и оно разорвется. Придя в себя, Уитмен вскочил на ноги, пулей вылетел из двери, нагоняя удиравшего от него полицейского, и выбежал на залитую солнцем улицу. Он прикрыл глаза рукой, но не остановился. Улица шла вниз, мимо бедных домов и «комиссионок», над которыми тянулись высоковольтные провода. Уитмен пронесся мимо троих полицейских и вдруг увидел – на сей раз ясно и отчетливо – нападавшего. Точнее, нападавшую.

То была женщина, нет, девушка лет двадцати, в расстегнутой фланелевой рубашке и замаранных трусах. В дневном свете ее глаза отливали красным. Поворачивая голову то влево, то вправо, она ковыляла вниз по улице, ноги ее не слушались. Темные волосы сбились в колтун, неподвижно стоявший над головой.

Криспен и его люди выхватили оружие и кричали ей вслед, приказывая остановиться. Уитмен выругался: если она уйдет, скроется в переулке, пиши пропало. Лучше поберечь дыхание. Да и слов она уже не разбирает. Уитмен подбежал на минимальное безопасное расстояние, поднял «Тейзер», прицелился.

Девушка медленно обернулась и зашипела. Вот-вот прыгнет.

Уитмен нажал на спусковой крючок. Два крошечных электрода прошили фланель. Раздался характерный противный треск. Девушка беззвучно упала, как подкошенная, и зашлась в судорогах. Она даже не вскрикнула.

Подбежал Криспен, обеими руками вцепившись в пистолет.

– Попалась, – без конца повторял он с явным облегчением в голосе. – Попалась!

– В этот раз – да, – ответил Уитмен.

Атланта, штат Джорджия

Сидя в зале видеонаблюдения, Дэн Филипс внимательно следил за прибытием Тринадцатой. Ее взяли живой – это хорошо. Чрезвычайно важно.

В морге Центра профилактики и контроля заболеваемости лежали двенадцать тел. Двенадцать тел, а точнее то, что от них осталось. Их анатомировали, изучая орган за органом, разделяя клетки в центрифуге; над обнаружением бактерий и вирусов трудились сотни лаборантов, вооруженных мощными электронными микроскопами. Однако много ли могут рассказать трупы?

На экране перед Филипсом оперативный сотрудник регистрировал прибытие нового объекта. Никто не потрудился зачитать ей её права или найти для нее несколько слов перед тем, как втолкнуть в палату с пониженным давлением. Прикасаться к ней избегали. Руки завели за спину, на лицо натянули защитную маску – она искусала не один десяток людей, в Центре с такими не церемонились.

В палате поддерживалось чуть более низкое давление, чем в коридоре, и при распахивании двери воздух устремлялся внутрь, а не наружу. Это должно было приостановить распространение патогенных микроорганизмов, носителем которых мог быть субъект. В палату разрешалось входить только в костюме биологической защиты второго уровня. Система видеонаблюдения не выключалась ни на секунду. Прочие устройства фиксировали температуру тела субъекта, частоту сердцебиения и уровень кислорода в крови.

В прошлом, когда-то очень давно, директор Филипс был нейрохирургом. Сейчас, с идеальной, волосок к волоску, стрижкой и блеском в глазах он больше походил на политика. Когда Уитмен вошел в зал видеонаблюдения, в его лице не дрогнул ни один мускул. В полном молчании они наблюдали за новоприбывшей.

На экранах не происходило ничего особенного. Когда персонал покинул палату, девушка упала без сил. В отсутствии потенциальной жертвы она сжалась в комок, сидя на полу, не обращая внимания на койку, и принялась раскачиваться из стороны в сторону, – стереотипные движения, вероятно, действовали на нее успокаивающе.

– Ты, должно быть, сумел добраться в рекордный срок, – наконец сказал Филипс, прокашлявшись.

Уитмен кивнул. Из двенадцати тел, лежавших в морге, ни один не умер естественной смертью. С тех пор, как полицию известили о распространении заразы, Уитмена вызывали всякий раз, как полицейским удавалось выследить потенциального носителя. Однако чтобы оказаться на месте, Уитмену требовалось несколько часов, иногда дней. Зараженные были чрезвычайно агрессивны, и полицейским приходилось их пристреливать, чтобы избежать жертв среди населения. С «кусаками» в полиции тоже не церемонились.

– Я был неподалеку, да и в вертолете для меня место нашлось. Все удачно совпало.

– Это именно то, что нам нужно, – сказал Филипс, облегченно вздохнув. – То, что нужно, чтобы одолеть эту дрянь. Я чувствую.

Исследователи были уверены: заболевание, поразившее Тринадцатую, – неизвестная прежде форма энцефаломиелита. На этом их уверенность заканчивалась. С каждым разносчиком, погибшим от пуль полицейских, уходила надежда на изучение хода заболевания. Тринадцатая была очень ценной находкой.

То, что ее удалось взять живьем, давало возможность собрать эпидемиологический анамнез. Допрашивать ее было без толку – подобно остальным, она совершенно не владела речью, – однако следовало осмотреть ее одежду в поисках следов токсических веществ, и ротовую полость – чтобы составить представление о диете. Возбудитель мог прятаться где угодно.

В Центре искали хоть какую-то зацепку. Исследователи считали, что объект номер тринадцать и дюжина тел в морге – лишь вершина айсберга. Установить, сколько людей уже инфицировано, сколько одичалых разносчиков заразы разгуливают на свободе, было невозможно. Первичные симптомы никого не насторожили – их, вероятно, списали на передозировку лошадиными транквилизаторами или диагностировали, как транзиторный психоз. Часть одичалых, должно быть, выскочила на трассу, где их сбили машины.

Чтобы разгадать ребус – выделить возбудитель и разработать вакцину или хотя бы адекватное лечение – требовалась информация, иными словами, требовалось заполучить живого разносчика заразы. Заняться этим поручили Уитмену – старшему оперативному сотруднику.

– Как ее звать-то? – спросил Филипс.

Уитмен решил, что ослышался, и переспросил: