Обозненко не настаивал.

Пошли в Днепровку. Тут было столько вишен, что издали деревья казались красными. Мы только вишнями и питались и набили оскомину. Делали сами вареники и ели со сметаной. Тут мы узнали, что наш дивизион переводят в Первую конную Кубанскую дивизию, которой командовал генерал Бабиев, наш старый знакомый по Северному Кавказу. Он по старой памяти просил дать ему наши обе батареи для десанта на Кубань. Это нам польстило, но и встревожило. Было лестно, что лучший кавалерийский начальник нас ценит, но десант нас вовсе не прельщал. Это последнее дело, там надо победить или умереть. А победить трудно. Были два малых десанта: один на Тамань, другой в Бердянск, и оба неудачно. А умирать вовсе не хотелось. Мы некоторое время ходили без боев вдоль Днепровских плавней, где были расквартированы Кубанские полки. Они все были уже конные и усиленно учились рубке. Но конский состав был неважный.

Днепровские плавни

Там, где мы стояли, Днепр образует плавни. Высокие берега расходятся на 60 верст и между ними болота, кусты, протоки, песчаные острова. Судоходное русло Днепра проходит у того берега.

Тут в XVI столетии образовалось любопытное вольное государство «Запорожской казачьей сечи». После покорения Крыма Екатерина II упразднила сечь и перевела казаков на Кубань. Кубанские «черноморские» казаки и есть потомки запорожцев.

Первая Кубанская конная дивизия состояла из полков: 1-го Кубанского (Корниловского), 1-го Екатеринодарского, 1-го Уманского и 1-го Запорожского. Казачьих конных батарей при них не было, оттого-то мы к ним и попали.

Мы прошли по селам: Васильевка, Балки, Белозерка, Лепетихи. Но боев не было. Тут нас застал приказ двигаться на Акимовку, маленькую станцию, чтобы грузиться. Поезд довез нас быстро, в одну ночь, до Феодосии.

Десант на Кубань

(1–19 августа 1920 года) погрузка

Было начало августа 1920 года. Очень рано. Состав вагонов остановился на запасном пути около моря. Мы были в Феодосии.

Один солдат, из пленных, взятых в Таврии, был из Вятки и никогда моря не видел. Он выглянул из товарного вагона.

– Глядь, речка!

В голосе явное удивление из-за размеров этой речки. Голос из глубины вагона:

– Эх ты, деревня. Это море.

– Море?! – вотяк вылезает из вагона, идет к морю, долго стоит и возвращается. – Воды-то, воды! И вся порченая.

Мы выгрузились, и обе батареи пошли в центр города и там построились на площади. Генерал Врангель сказал нам речь и наградил наш дивизион серебряными трубами на Владимирской ленте. За хорошую работу. (Воображаю, как осеклась инспекция конной артиллерии, которая все время мечтала нас расформировать!) Серебряные трубы мы взяли в Ромнах, а Владимирская флюгарка была у нас спокон веков. Так что это было только подтверждение существующего. После этого мы пошли на пристань и стали грузиться на пароход. Грузились мы на тот же «Аю-Даг», который привез нас из Новороссийска. Но на этот раз на нем были только наши две батареи и лазарет, так что было просторно.

Очень любопытно грузят лошадей. Лебедка подхватывает лошадь широкой подпругой. С того момента как лошадь теряет почву под ногами, она висит неподвижно, и лебедка переносит ее в трюм. Меня послали с несколькими солдатами в трюм расставлять лошадей. Мы еще расставляли предыдущих, когда нам спустили еще одну. Ее остановили сантиметров на двадцать от пола и она раскачивалась на тросе лебедки. Эта летающая лошадь вызвала враждебность всех лошадей, и, когда, раскачиваясь, она приблизилась к одному ряду лошадей, все как по команде заложили уши и дружно ударили задом. Бедная лошадь отлетела к противоположному ряду, который таким же манером отослал ее обратно. Получилась игра в футбол. Несчастная лошадь летала во всех направлениях, а мы бегали, стараясь ее избегнуть. Наконец догадались крикнуть наверх: «вира». Лошадь приподняли. Она продолжала беспокоить других лошадей, но была вне досягаемости.

К вечеру все было погружено. Мы трое: брат, Александров и я – пошли ночевать к тете Соне и спали в беседке в саду. Тетя Соня Тучкова объявила нам, что решилась ехать в Москву. Она чувствовала себя одинокой. Как мы ее ни отговаривали, она уехала. До Москвы, конечно, не доехала и умерла в тюрьме в Рязани.

Она пошла нас провожать на пристань. К нам подошел полковник Шапиловский. Мы его представили тете.

– Тучкова? Из тех самых?

– Да, из тех самых, бородинских.

Было очевидно, что Шапиловскому это импонировало. Брат этим воспользовался. Он попросился остаться, не идти в десант.

– А как же ваше орудие?

– Вот брат будет им командовать.

– Ну ладно…

Видимо, Шапиловский согласился только из-за присутствия тети Сони. Я был искренне рад за брата. Десант отвратная вещь. Никогда не знаешь, вернешься ли.

С тяжелым сердцем мы простились с тетей Соней, зная, что она идет на верную смерть. Потом с Александровым мы взошли на пароход, и «Аю-Даг» отошел от пристани.

Десант на Кубань был, конечно, тайной. Но все эту тайну знали и о ней говорили. Само собой разумеется, что и красные знали о десанте, и они навезли в Кубань массы войск. Единственное, что удалось сохранить в тайне, – это место высадки.

Морской поход

Вечером «Аю-Даг» пошел на юг в открытое Черное море. Когда совсем стемнело, мы присоединились к десятку пароходов, которые стояли на одном месте с потушенными огнями. Это был сборный пункт. Сюда шли пароходы из разных портов. В полночь, когда все собрались, пароходы выстроились в кильватерную колонну и пошли на север.

– Не курить и не разговаривать.

Тамань ведь была занята красными, и там, конечно, сидели наблюдатели, а ширина пролива всего восемь верст.

Ночь была темная, безлунная. Пароходы шли очень близко друг за другом. Красные не заметили нашего перехода в Азовское море. Шли мы всю ночь и часть дня и встали на якоре как раз посередине Азовского моря, так что наши суда нельзя было увидать ни с какого берега. Во время похода мы занимались стиркой белья упрощенным способом: белье привязывали на канате и волокли за пароходом. Через десять минут белье было сравнительно чисто и все вши погибали. Но некоторые плохо привязывали и теряли все белье.

Наш флот остановился посреди Азовского моря с потушенными котлами, чтобы дымом не выдать своего присутствия. Стояли весь день. Было жарко, и мы стали купаться. Я чуть не утонул по собственной глупости. В разговоре я как-то заявил, что люди прыгают в воду неправильно. Нужно прыгать вниз головой, тогда нельзя разбиться. Мои слова подхватили и обязали меня прыгнуть со шканцев «Аю-Дага», то есть самого высокого борта. Я по глупости согласился, но когда взглянул вниз со шканцев – дух захватило. Хоть «Аю-Даг» был маленьким пароходом, но на шканцах высота была трехэтажная или даже больше. Кругом собралась публика и даже сестры милосердия. Отказаться было нельзя, и я прыгнул. В воздухе я почувствовал, что меня заносит, и сделал движение поясницей, чтобы выправиться. В это время упал на воду грудью и почувствовал, как в хребте что-то хрустнуло. Я вытянул в воде руки, ожидая, что меня вынесет на поверхность, но поверхности что-то не было. Я открыл глаза. Желтый свет, но поверхности не видно. Очевидно, ушел глубоко. Не попасть бы под пароход. Я заработал руками и, когда воздуха уже больше не было, выскочил на поверхность среди наших купающихся. Но грудь сдавило, как обручем, и я не мог ни вздохнуть, ни позвать на помощь. Я стал медленно погружаться.