Астрид Линдгрен знает, что однажды урна с ее прахом окажется на кладбище Виммербю. Рядом с мамой, папой, братом и сестрой. В пятидесяти метрах от их могилы покоится Анне-Марие Фрис, а еще в ста метрах – Райнхольд Блумберг, один из тех мужчин, кого Астрид не любила, но с кем была близка. Вот ее слова из интервью Стине Дабровски в 1993 г.: «Моей большой любовью всегда были дети… я прежде всего мать, а потому самую большую радость мне доставляли мои дети». (Фотография: Частный архив / Saltkråkan)

А потому жертвовала деньги детям-инвалидам, нуждающимся в реабилитации, купила лошадь девочке из неблагополучной семьи и оплатила стационарное лечение девочке из Восточной Европы, которую не могли вылечить на родине. В Виммербю Астрид поучаствовала в спасении прекрасного старинного здания XVIII века в центре города, сделав взнос в 250 000 крон. На месте здания собирались построить торговый центр. Многим она просто помогала деньгами. Уже в 1950-е бедные семьи, о которых она слышала от друзей и знакомых, получали от нее экономическую помощь, и вообще люди, попавшие в беду, могли обратиться за поддержкой на Далагатан, если достаточно проникновенно говорили, не ограничивались письмами, а звонили и плакали в трубку. Рассказывает Карин Нюман:

В чем был глубинный смысл этой филантропии, которую Астрид Линдгрен не стремилась предавать огласке, если только, как в деле с курдскими беженцами, не возникала необходимость достучаться до властей? Была ли это своего рода покупка индульгенции или же проявление материнского инстинкта, который сама писательница называла аномальным? Вряд ли. Правильный ответ скорее содержится в рукописном философском размышлении, находящемся среди бумаг писательницы в Национальной библиотеке. Эта зарисовка также напечатана в книге «Смысл жизни»:

О-хо-хо!

В последний год жизни Астрид Линдгрен была такой же старой, как дедушка из Бюллербю, на чьем юбилее дети читали вслух газету с сообщениями о надвигающейся войне. Дедушка пообещал детям, что война никогда не придет в их деревню, Бог защитит Бюллербю. Но вот дедушка вздыхает: «О-хо-хо!» – и это значит, что он вспоминает молодость. Как и Астрид, когда ей перевалило за девяносто. Многое она вспоминала. Но только не годы, последовавшие за смертью Лассе. Это время как будто стерлось из ее памяти.

В мае 1998 года с Астрид Линдгрен случился удар, и отныне при ней всегда должна была оставаться сиделка. Последние три года жизни Астрид пребывала во времени, предшествовавшем смерти Лассе. Обо всем, что было после, говорить с ней было невозможно, рассказывает Карин Нюман. Тем не менее она осталась собой и, главное, ей не отказывало чувство юмора. Как-то Карин была у Астрид в Каролинской больнице, куда ту поместили после удара, и перед уходом спросила, не включить ли в палате радио. Мать коротко и ясно ответила «нет». Дочь удивилась:

А жизнь шла своим чередом. Бурно отпраздновали наступление нового тысячелетия, но на Далагатан, 46, все было спокойно. Только сиделки, семья и ближайшие друзья приходили к Астрид Линдгрен: помимо Карин, ее семьи и семьи Лассе – сестра Стина; Маргарета Стрёмстедт и ее сестра Лиса; бывшая коллега, сменившая Астрид на посту в «Рабен и Шёгрен», Марианне Эриксон; подруга по прогулкам в парке Алли Вириден. И конечно, Черстин Квинт, несколько раз в неделю проверявшая почту и превратившаяся в стенографа одного из самых прилежных стенографов в истории литературы.

Так проходили последние годы в квартире окнами на Васа-парк, где Астрид когда-то так много писала, жила с мужем и детьми, родными и друзьями, принимала множество гостей, от писателей, детских психологов и борцов за права женщин до шведских и зарубежных политиков. Но часто просто одиноко и счастливо танцевала под граммофон. Теперь она в основном слушала радио – больше всего любила адажио из божественного Третьего концерта Моцарта для скрипки с оркестром соль мажор, который в письме Анне-Марие Фрис летом 1978 года назвала «мое похоронное адажио».

После того как с ней случился удар, Астрид иногда говорила, что устала от жизни. «Я хочу умереть!» – заявляла она Карин. В более светлые моменты она просила дочь или Черстин Квинт почитать ей вслух из шведских классиков, например Пера Лагерквиста и Вернера фон Хейденстама, или что-нибудь из ее собственных книг – например, стихотворение, написанное в 1960-е годы, «Если бы я была Богом» или избранные главы из «Пеппи Длинныйчулок». Вряд ли ей хотелось насладиться своим знаменитым стилем – скорее, воскресить чувство свободы и полноты, приблизиться к той вечности, которую обрели ее книги. К эйфорическому одиночеству, в котором она никогда не бывала одинока. Вот что сама Астрид написала Луизе Хартунг в 1958 году:

Она умерла 28 января 2002 года в 10 часов утра в своей постели. Рядом были две медсестры, врач и Карин. Весь день стокгольмцы всех возрастов совершали паломничество в район Васастан, на Далагатан, 46, приносили цветы и зажигали свечи. Вечером по телевидению шли траурные программы; на следующий день все газеты Скандинавии и Германии опубликовали пространные некрологи, а в крупных шведских газетах тема заняла целую полосу. Церемония прощания, достойная королевы или государственного деятеля, состоялась 8 марта, в Международный женский день. Собрались почти все – не только феминистки с детьми и внуками, но и премьер-министр, несколько поколений королевской семьи и сто тысяч совершенно обычных шведов, стоявших вдоль улиц, по которым гроб с телом проследовал до собора в Гамла Стан.

Какой день, какая жизнь.