Я раздраженно скрипнула зубами, так сильно сжимая челюсти, что у меня даже скулы свело от напряжения. Этот проклятый кровосос посмел назвать меня кисой! А не много ли он себе позволяет? Граф рассматривал меня насмешливо прищуренными глазами, пижонисто взбивая на груди пышное кружевное жабо. Несмотря на легкий наряд, состоящий из батистовой рубашки и бархатного колета, он, кажется, совсем не страдал от холода. На его губах бродила наглая улыбка. Я почувствовала, как из глубины моей до предела возмущенной души поднимается волна безудержного гнева, смешанного с дикой злостью. Выродку стало весело? Ну, сейчас я ему устрою карнавальную ночь!

– Неуважаемый стригой, ваша нелепая манера коммуникации вызывает во мне синдром конгенитивного диссонанса, смешанный с травматическим постэффектом субъективной депрессивности, – напыщенно заявила я, окидывая графа презрительным взглядом.

Глаза Деверо удивленно округлились.

– Чего? – непонятливо вопросил он. – Это ты о чем?

– Для тупых поясняю: я имела в виду, что ты просто бычара обуревший, и меня от тебя тошнит! – оскорбительно рявкнула я, наслаждаясь оторопью врага. – Я, кстати, уже заметила, что ваша порода не отличается особой сообразительностью и…

И тут граф громко расхохотался прямо мне в лицо. Его красивый рот распахнулся в безобразном оскале, бледные щеки пошли красными пятнами, дыхание сбилось, переходя на хрип. Но стригой все смеялся и смеялся, явно, будучи не в силах остановиться.

Я нахмурилась.

– Это что, истерика?

Деверо умолк, вытащил из кармана украшенный монограммой платок и промокнул выступившие на глазах слезы.

– Дорогая моя дурочка, – почти нежно произнес он, – а в твою очаровательную, но пустую головку ни разу не пришла мысль о том, что мы специально выпускали против вас самых молодых и неопытных членов кланов, усыпляя вашу бдительность и стараясь натолкнуть на идею, что нас можно взять голыми руками? Госпожа Андреа действительно очень умна! Она мудро пожертвовала несколькими для защиты многих. И вот запланированный итог – вы неосторожно разделились, тем самым ослабив свои силы. А ты, хваленая экзорцистка, избранная Дочь Господня, – в голосе графа звучало нескрываемое пренебрежение, – позволила заманить себя в ловушку, явившись под удар моей рапиры, как животное на скотобойню. И кто из нас теперь бычара? – граф провел платком по лезвию своего роскошного клинка, смахивая несколько снежинок, а потом бросил кусок вышитой ткани мне под ноги. – У нас с тобой свои, давние счеты, девчонка! Я ведь обещал тебе, что мы еще встретимся…

Я коротко рассмеялась, не прощая себе собственную глупость. О да, когда фатальная ошибка уже совершена, то остается одно – смеяться, пытаясь скрыть смертельный страх и безнадежное отчаяние. Обычно за подобные ошибки расплачиваются жизнью.

– Ты не выйдешь с этой площади, – спокойно пообещал граф, вращательным движением разминая кисть правой руки. Острие рапиры свистнуло в воздухе, описывая сверкающий круг, – она закрыта нашей магией. Но я могу оказать любезность и убить тебя почти безболезненно. Отдай мне Грааль, и в качестве благодарности я проявлю милосердие.

– А это не хочешь? – невежливо поинтересовалась я, показывая графу оскорбительно оттопыренный средний палец. – Пошел-ка ты, труп смердящий, в э-э-э… пешую эротическую прогулку! – я перебросила Кото из руки в руку, желая поскорее начать поединок.

– Почему ты используешь катану? – полюбопытствовал граф, откровенно любуясь моим клинком. – У вас, экзорцистов, что – пунктик на счет японского оружия? Помнится, тот лихой старик в монастыре тоже нехило махал таким же старинным мечом. Кучу народу моего положил. Пришлось его самолично из автомата шлепнуть…

В глазах у меня помутилось от неконтролируемого гнева. Так это Деверо убил моего обожаемого учителя! Я мгновенно вспомнила свою клятву, данную над телом сенсея Кацуо.

– Молись своему черному богу, сволочь! – с рычанием посоветовала я. – Я тебя сейчас на люля-кебаб порежу!

Уголки губ стригоя печально поползли вниз.

– Люлей мне навешать попытаешься? Ты?! Мне?! Ой, ну почему для гениальности есть границы, а для идиотизма – нет? – в его словах прозвучал упрек. – Сдавайся по-хорошему, экзорцистка!

– Ага, сдамся, когда русалка ноги раздвинет! – самоуверенно нахамила я. – Что же вас всех на словоблудие-то так тянет? Нет, не нужны мне твои подачки, кровосос. Предпочитаю умереть с оружием в руках, не утрачивая уважения к себе!

– Ну, как знаешь, – поморщился граф, – наше дело предложить…

– А наше – отказаться! – выкрикнула я и, не дожидаясь его нападения, первой нанесла удар, целясь в незащищенную грудь врага.

Долы на лезвии моего кэна нетерпеливо запели свою вечную и страшную боевую песню. Кото жаждал крови.

Всевидящий Бог нередко дает людям мудрость, заключающуюся в умении не демонстрировать собственную глупость. Дает, правда, не всем. Развитый ум позволяет достоверно просчитывать последствия любых наших действий, справедливо деля их на рациональные и нерациональные, плохие и хорошие. Если все самое плохое в твоей жизни уже осталось далеко позади, то лучше пореже оглядывайся за спину и смело иди вперед. Ну, а если ты хочешь понять, что значить – жить хорошо, тогда сделай себе плохо, но потом обязательно верни то, что было раньше. Сразу почувствуешь разницу. Все это я осознала в самую ближайшую минуту. Моя ужасающая глупость заключалась в дерзком намерении выступить против бойца, за многие сотни лет своей долгой жизни отточившего приобретенные им воинские навыки до немыслимого, недостижимого для меня совершенства. И мне тут же захотелось вернуться обратно, на улицы Венеции, где так хорошо и тихо – ведь все познается в сравнении. Но отступать оказалось поздно. А я еще считала себя умной! Вот и получается, что горе от ума слишком часто сменяется опасной эйфорией от глупости. А это уже не излечимо!

Рапира графа казалась мне самостоятельным разумным существом, действующим по своим, одной ей понятным законам и правилам. Она будто бы жила и пульсировала, виртуозно танцуя в умелых руках стригоя, легко перепархивая из ладони в ладонь, попутно нанося молниеносные жалящие удары. Мне доводилось слышать о великом фехтовальщике XIX века Чезаре Бленджини, но подозреваю – Рауль Деверо превзошел даже его.

Известный французский драматург Жан-Батист Мольер дал наиболее точное определение искусства фехтования: «Бой на шпагах есть умение наносить удары, не получая их. Необходимость прикоснуться к противнику, избегая его ответных выпадов, делает искусство фехтования чрезвычайно трудным и сложным. Ибо к глазу – который видит и предупреждает, к рассудку – который оценивает и решает, к руке – которая выполняет, необходимо добавить еще точность и быстроту, дабы сообщить оружию необходимую мощь и сформировать безупречный удар».

Всеми этими качествами граф Деверо владел поистине безупречно. Его изумительная рапира являла собой идеальный образец самого совершенного оружия из всего, что создал человек, сочетая сказочную красоту пропорций и высокое качество отковки клинка. Ее длина составляла около метра, включая эфес и гарду в стиле итальянской школы, состоящую из нескольких колец разного диаметра, расположенных одно над другим наподобие корзинки.