«Как часто мы отправлялись в путь по этой тихой воде — как часто я рассказывал им сказки, которые придумывал на ходу, было ли это в те дни, когда автор был “в духе” и образы сами собой, толпясь, возникали в его воображении, или тогда, когда усталую Музу понуждали идти и она послушно плелась вперед, ибо ей нужно было что-то сказать, а не потому, что у нее было что сказать. Ни одна из этого множества сказок не была записана: они появлялись и умирали, как летние мошки, каждая в свой солнечный полдень, пока не настал день, когда одна из моих маленьких слушательниц попросила, чтобы я записал для нее эту сказку. […] И чтобы порадовать ребенка, которого я любил (другой причины не помню), я записал сказку от руки, сопроводив ее собственными рисунками — которые противоречили всем законам Анатомии и Искусства (я никогда не учился рисованию) — факсимиле этой книги я только что опубликовал.[121] Записывая сказку, я многое добавил к первоначальному тексту, казалось, мысли возникали сами собой, а когда спустя годы я готовил ее к публикации, в голову мне пришло еще кое-что. Однако (это может заинтересовать кого-то из читателей “Алисы”) каждая идея и чуть ли не каждое слово диалога возникали сами собой. Иногда это случалось ночью, когда мне приходилось вставать, чтобы засветить лампу и записать услышанное, иногда — во время одинокой зимней прогулки, когда приходилось останавливаться и черкать окоченевшими пальцами несколько слов, дабы не потерять возникшую идею — но когда бы и как бы она ни приходила, она приходила сама собой. Я не могу заставить воображение работать, заводя его по желанию, как часы, и я не верю, что оригинальный текст (а что иное стоит сохранять?) был когда-либо создан подобным образом»[122].

Кэрролл не одобряет авторов, которые пишут, потому что взяли за правило писать столько-то часов каждый день; созданные таким образом сочинения, по его мнению, «легче всего писать и труднее всего читать»; ими на две трети заполнены журналы. Его сказки были созданы по-другому:

Весной 1876 года Кэрролл присовокупил к очередному заводу «Зазеркалья» «Пасхальное поздравление всем детям, которые любят “Алису”». Приведем его целиком, ибо оно было очень важно для Кэрролла.

Современного читателя это письмо может поразить: говорить детям о смерти в светлый праздник Пасхи! Однако вспомним, что в XIX веке не существовало того табу на смерть, которым отмечено наше время. О ней всегда помнили, о ней говорили в церквах и в семьях, к ней готовились, размышляя о том, что ожидает в жизни вечной. В этом контексте письмо Кэрролла выглядит вполне естественно и уместно. Это как бы одна из тех проповедей, с которыми он обращался к детям, — только здесь она запечатлена на бумаге. К тому же важно иметь в виду, что он, конечно, думал и о тех детях в больницах и приютах, которым посылал свои сказки. Он знал, насколько высока была детская смертность, особенно от тифа и туберкулеза, даже в достаточно благополучных семьях (трое детей его друга Макдональда умерли от туберкулеза). Что уж говорить о детях бедняков и сиротах в благотворительных больницах?

По распоряжению автора это письмо было приложено и к первому изданию поэмы «Охота на Снарка», также вышедшему к Пасхе 1876 года.

Вторая книга об Алисе, как ни удивительно, оказалась и последней книгой, оформленной Джоном Тенниелом. «Странное дело, — писал он впоследствии, — после “Зазеркалья” я совершенно утратил способность рисовать книжные иллюстрации. Несмотря на самые соблазнительные предложения, я ничего с тех пор не делал в книжном жанре». Осознавал ли сам художник, сколь велика была роль Кэрролла в его успехе? Ведь до встречи с ним вышло всего несколько книг с его иллюстрациями — «Книга британских баллад» (1842), «Ундина» (1845), «Сказки Эзопа» (1848). Они имели успех, но этот «весьма обычный успех» был чрезвычайно далек от того восторга, который вызвали и продолжают вызывать его иллюстрации к сказкам Кэрролла. В 1893 году Тенниел был удостоен рыцарского звания как ведущий карикатурист «Панча», самого известного сатирического журнала Британии, в котором он проработал полвека. Однако, думаю, не будет ошибкой сказать, что всемирную славу ему принесли не столько еженедельные карикатуры в «Панче», сколько иллюстрации к двум детским сказкам скромного математика из Оксфорда.