хуже врага. Например, власовцы... Ну да ладно. Кажется, и потом долго так жили. То есть долго так понимали. А потом вдруг совсем другие люди. Вот он подлец, а ты и не разоблачишь его. И не тронь его! Они все умные, а мы вроде бы дурачки. Они знают, как жить... Извините, Ольга Николаевна, я как-то запутался... Я уже и сам ничего не понимаю. Не умею я складно говорить. Складно только вранье получается. А правду не знаешь как и сказать, как объяснить.

— Вы все правильно говорите, Анатолий Никифорович. Я все понимаю.

Она повернулась и внимательно смотрела ему в лицо, в глаза, как бы подтверждая этим свое понимание. Он засмущался, потупился.

...Она красивая, очень красивая. Разве она не знает об этом? А почему он боится смотреть на нее? Выдаст свои чувства? С ним такое происходит, чего никогда не было. Жить теперь хочется осмысленно. Чисто и справедливо жить. Культурно. Чтобы сам себя уважал. Чтобы другие уважали. Что же с ним такое происходит? Неужели влюбился?..

Перед ним возник Володя, Владимир Константинович Папандопулло. Он был глянцево выбрит, как обещал Вдовину. Глаза поблескивали, но в них — беспокойство, растерянность.

— Здрасте вам, — сказал он.

— Садись, Володя, — предлагает Вдовин.

— Иди сюда, красавица, — позвала Весту Ольга Николаевна.

Та, благодарно виляя хвостом, стеснительно подошла: как-то косолапо, опустив голову.

— Ах ты, моя хорошая, — приговаривала Ольга Николаевна и гладила Весту, чесала ей за ушами.

Володя тревожно зашептал Вдовину:

— Ты понял, Толя, Ленька Жмот взбешенный на тебя. Говорит, он у меня еще попляшет. Мол, сам придет умолять. Говорит, ты на него с ножом кинулся. Такому психованному нельзя доверять руль. Пассажиров порежет. Ты понял, Толя? Вот какой человек — сто чертей!

— Понятно, — помрачнел Вдовин. — А что он еще брешет?

— Он тебя убийцей назвал, — испуганно произнес Папандопулло. — Будто бы ты скрываешь, что убил пожилого многодетного старшину, который стал тебя урезонивать. Он угрожает, Толя. Говорит: он еще ответит за свою страшную тайну. По всей строгости закона. Ты понял, Толя? Он сегодня же донесет об этом новому начальнику Андрею Трофимовичу. Говорит: он к нему прислушивается. Он кричал, Толя: я разоблачу этого тихоню! Но главное, он хочет сообщить куда следует. Ты понял, а? Вот какой подлый человек — сто чертей! Он ведь любого может оклеветать. Он доносы пишет, Толя. Анонимно. Сам хвастался, сто чертей! Он хочет, чтобы все его боялись. Честное слово, Толя. Ну вот: ей-Богу!

— Где он угрожал? — мрачно выдавил Вдовин.

— А на автобусной остановке, в очереди.

— Митинг, значит, устроил?

— Ему говорят: ты хохму расскажи. А он: мне не до хохм, когда на меня с кинжалом кидаются. Все: кто? кто? А он: а этот тихоня, Вдовин, тоже мне герой! Ты понял, Толя?

— Понял, Володя, — вздохнул Вдовин.

— А все из-за чего? — говорит. Все из-за этого бывшего человека Папандопуллы. То есть из-за меня. Который, говорит, с собакой в конуре спит. Ты понял, Толя? Мы, говорит, его скоро сошлем на Север на лечебную принудиловку. Мол, с Андреем Трофимовичем уже согласовано. Что делать, Толя, а?

— Забудь. Ничего не случится.

— Нет, я хочу его убить! Он меня уже оскорбил до самых печенок. Он очень гадкий человек, Толя. Он хочет, чтобы я исчез. И чтобы ты исчез. Ты понял, Толя? Он хочет хозяйничать, как фараон.

— Как кто? — удивился Вдовин.

— Как фараон, — уверенно повторил Папандопулло. — Чтобы все у него были рабами. Ты понял? Я его убью. Я его не боюсь...

— Какой хороший октябрь в этому году, — громко сказала Ольга Николаевна, привлекая к себе внимание. — Тепло, безветренно, солнечно. И горы без снежных шапок. Значит, тепло сохранится. Правда ведь?

— Это точно, — поспешно согласился Вдовин.

А Володя Папандопулло взбудораженно и взволнованно продолжал ему нашептывать, никак не реагируя на намек Ольги Николаевны.

— Володя, — громко перебил его Вдовин, — поживи-ка ты пока у меня. Я ведь холостякую. Ты знаешь.

— А как же Веста? — встрепенулся тот.

— Ну и Веста, конечно, — подтвердил Вдовин.

— Ты настоящий человек, Толя. Я тебя лю...

— Все! — резко оборвал Вдовин. — Поговорим после. Хорошо?

— Хорошо. Как ты скажешь, Толя, — сразу согласился тот.

Они еще долго сидели на скамейке. В солнечной теплыни. Перед слюдянистым сверканием моря. На людях и отделенные от них. Вспоминали, как Толик парил на алокрылом дельтаплане над горной грядой, над морем. Двоим из них очень не хотелось расставаться. Впрочем, и третьему.

1983

ВРЕМЕНА ЕЛИЗАВЕТЫ II

Встречи

Берег! Берег! Мы в Дувре, и я в Англии...

Н. Карамзин. Письма русского путешественника

ПОВЕСЕЛИСЬ, ПРИЯТЕЛЬ...

Ветлугин сразу увидел глаза, большие и выпуклые. В неверном пламени свечи они глянцево блестели темными полушариями. На бледном лице трепетала улыбка: притягательная анфас и жесткая в орлиный профиль. Кнып разговаривал с женщиной. В левой руке на отлете она держала дымную сигарету, а у ярко-красного рта — бокал с шампанским.

«Вот так новость!» — озабоченно подумал Ветлугин. Он наблюдал за ними с минуту, пока раздевался в фойе ночного ресторана-варьете «Повеселись, приятель».

Собственно, обратного хода не было. Он был, конечно, но это означало отступить, как говорится, сдать партию без игры. Начало получалось поистине гроссмейстерским: его уход, понятно, для Кныпа желателен. Если же он останется, то нетрудно представить возможные последствия.

В общем-то, еще неделю назад, когда Кнып звонил из Гастингса и предложил встретиться именно в этом ресторане, было ясно, что, как всегда, он хочет поставить его в затруднительное положение. Правда, Кнып благородно заметил: мол, если тебя не пугает... Если! А если кому-то захочется их спровоцировать? Ну, просто, сфотографировать в этом сомнительном заведении? Мол, веселитесь, приятели? Кныпу-то что? Известный гроссмейстер, один из победителей гастингского турнира. Победителям, как известно, все прощается. Ну а ему? А ему еще работать в этой стране. А они