Питер рассмеялся.

– Видимо, так и есть.

Когда они уехали, Питер вернулся к тем, кто остался на пикнике. Их было пятеро: Энджела повезла полную машину юных членов семьи на станцию Нью-стрит (попутно заехав к газетному киоску, поскольку в “Мейл” должна была выйти статья, которую Эндж отчаянно желала прочесть, – о Меган Маркл и ее ревности к, по слухам, чрезмерно близким отношениям принца Гарри с певицей Адель). Поэтому остались три брата, Бриджет и Лорна. А значит, перед ними дилемма. Джек с Бриджет не разговаривали между собой четыре года, и хотя все считали, что уж если где и может завершиться их вражда, то это на похоронах Мэри, эти двое и сейчас друг с другом не разговаривали.

– Ну что, как считается, все прошло хорошо? – спросил Питер.

– Насколько это возможно в заданных обстоятельствах – хорошо, – сказал Мартин.

– Какая жалость, что мы не смогли нормально поляну накрыть, – сказал Джек. – Снять зал в каком-нибудь пабе, типа такого.

– Мне нравится здесь, – сказала Лорна. – На свежем воздухе, на солнышке. Мне кажется, бабушке тоже понравилось бы.

Оглядевшись по сторонам, Джек спросил:

– Напомните мне еще раз, почему мы сюда пришли?

– Я подумал, было бы здорово, – ответил Питер, – помянуть ее в каком-нибудь… значимом месте, скажем так. Важном для нашей семейной истории.

Мартин с Джеком торжественно и одобрительно кивнули и некоторое время молчали. А затем Джек сказал:

– По-моему, я здесь ни разу в жизни не был.

– И я, – сказал Мартин. – Я даже не знал, что это место существует. Ты уверен, что мама бывала здесь?

– Конечно, уверен. – Досадуя на братьев, Питер машинально провел пальцем вдоль ложбинки длинной болезненной царапины чуть ли не вдоль всего предплечья от запястья до локтя. Чарли уже прожил с ним три недели, и отношения у них складывались, мягко говоря, непросто.

– Ну, во всяком случае, нам дали тут посидеть спокойно, – сказала Лорна.

Прежде состоялось некоторое обсуждение, представляет ли собой этот поминальный пикник, если он таковым и был, незаконное собрание.

– Дичь, а? – сказал Мартин. – Я с большим трудом воображаю себе, чем это все кончится. Этот вирус исчезнет, когда солнце припечет?

– Ой, он выдохнется скоро, – сказал Джек. – Возникнет еще что-то, вытеснит его, и через пару лет мы все будем гадать, с чего была вся эта кутерьма.

– Мне б таким оптимистом быть, как ты, – сказал Мартин. – Было б мило.

– Я не оптимист, – сказал Джек. – Я прагматик. Большая разница. Важно не расходовать энергию на беспокойства о том, что изменить никак не можешь. Жизнь слишком коротка. При всем уважении – в смысле, никто из нас сегодня не в лучшем виде, – но вы оба, – (и да, действительно показалось, что он в свои комментарии включает и Бриджет), – начинаете понемногу смотреться на свой возраст.

– Да что ты говоришь, – без выражения произнес Мартин.

– А все потому, что вы слишком много беспокоитесь. И беспокоитесь не о мелочах типа канализацию починить или машину отогнать на сервис, потому что это в ваших руках. Вы беспокоитесь о глобальном потеплении, или о будущем Би-би-си, или о том, что там происходит в Палестине или в Сирии. О том, на что никак не можете повлиять, – и в основном о том, что к вам никакого отношения не имеет. Мир был бы лучше, вскапывай мы просто свою деляночку, потому что пытаться лезть в такое – всегда только хуже. Вот почему людям нравится Борис Джонсон, кстати. Потому что он дает людям заниматься своими делами и к ним не лезет.

Мартин фыркнул, но сказал:

– Видимо, Паскаль бы с тобой в любом случае согласился.

– Кто?

– Блез Паскаль. Он сказал: “Все беды мира случаются из-за людей, не способных спокойно сидеть по домам”.

– Очень верные слова. Британская философия, как она есть.

– Он был француз.

– Ну, даже французы время от времени понимают, что к чему. – Джек глянул на Бриджет. Ему явно не давало покоя, даже сейчас, что она в этом разговоре никак не участвует. – В смысле, взять Брекзит. Я голосовал за выход, вы все – за то, чтобы остаться. Ладно. Можно цивилизованно не соглашаться друг с другом. Все британские члены Европарламента потеряли работу и коврижки. Что ж, их это бесит. Я их не упрекаю. Но в конце-то концов, никто ж не знает, чем оно обернется, а? Может, окажется, что это ошибка. Дело не в этом. Дело в том, что мы сделали выбор. Мы сделали выбор, нам придется его держаться и посмотреть, что произойдет. А пока можно оставаться друзьями.

Мгновение-другое спустя Питер задумчиво произнес:

– Знаешь, даже в самом конце своей жизни мама не знала, правильный она сделала выбор или нет.

Джек озадаченно глянул на брата.

– Ты о чем?

– О браке с папой.

– Почему? – спросил Мартин. – Никого другого не было, верно? Я думал, они познакомились, когда она еще в школе училась.

– Был другой. Она мне про него несколько раз говорила.

– Правда? Кто? Каким он был?

– Очень не таким, как папа, судя по всему. Настолько не таким, что вся ее жизнь могла бы пойти иначе.

И Питер, глядя на искусственное озерцо – то самое, вокруг которого мама когда-то гуляла с Кеннетом, десятки лет тому назад, много жизней тому назад, – вдруг почувствовал, как скорбь поглощает его так полно, что не мог он уверенно говорить дальше. Только Мартин это и заметил. Потрепал брата по плечу и сказал:

– Сделаем вид, что мы тут ради физкультуры, ага? – И они вдвоем тронулись в обход пруда, предоставив Джека, Лорну и неизменно безмолвную Бриджет друг другу.

Налетел ветер, погнал по воде рябь.

– Нам, наверное, скоро пора, – сказала Лорна матери. – Немного холодает.

Повисла долгая пауза. А затем Бриджет наконец заговорила – и не в ответ на это предложение.

– Джек, дрянь ты сраная, – сказала она.

Джек повернулся к ней. То были первые слова, с которыми невестка обратилась к нему с июня 2016 года.

– Боже, – проговорил он. – Оракул молвил. Уста разверзлись. Слова возникли.

По-прежнему не глядя на него, вызывающе держа лицо вполоборота, она повторила:

– Дрянь, и все.

– Не соблаговолишь ли пояснить? – попросил он.

– Нет, – ответила Бриджет. Но в виду она имела не отказ от пояснений, а вот что: – Нет, мы не можем быть друзьями. Как ни жалко, но не можем.

Он небрежно рассмеялся.

– Батюшки, вот так чрезмерная впечатлительность. Да это ж просто дурацкий референдум, Бридж.

– Нет, не просто.

Молчание получилось такое долгое, что Джека оно уело.

– Ой, да ладно, – сказал он, – мы знакомы уже – сколько? – чуть ли не сорок лет…

– Да. – Она впервые развернулась к нему лицом. – Именно.