– Не считая женщин.

– Они неживые. Гильтине ведет их в рай. Или в ад… Она – дух мертвых. – Катя потягивается. – Ну же, иди в постель.

– Не сейчас.

Донна надевает халат и махровые тапки с логотипом отеля.

– Ты в сауну? – спрашивает Катя.

– Да. – Донна всегда ходит в спа-центр ночью, когда там нет ни души. В это время сауна закрыта для постояльцев, но, подкупив горничную, она получила служебный ключ.

Катя спускает ноги с постели:

– Я пойду с тобой. Не хочу оставаться одна.

Она тоже надевает халат, и женщины вместе выходят из номера. Сейчас два часа ночи, и доносившийся из садового бара смех подвыпивших компаний давно затих. Коридор пропах вареными овощами и дурианом – вонючим фруктом, который Катя отказывается даже попробовать. Донну запах не смущает. Она способна есть любую пищу, живую и мертвую, – это одно из преимуществ такого существа, как она.

В расположенную на цокольном этаже спа-зону они спускаются по служебной лестнице: лифта Донна по возможности избегает. В центре есть сауна, гидротерапевтическая ванна и маленький круглый гидромассажный бассейн с горячей водой. Стены выкрашены темно-красной краской, пол вымощен черным мрамором, а из динамиков доносятся ноты баховской прелюдии до минор. Донна узнает влияние Кати. Она спрашивает себя, включила ли администрация Баха в честь гостьи, которая следующим вечером будет играть его в Большом театре, или это всего лишь совпадение.

Бóльшая часть светильников не горит, и женщины, обнажившись, погружаются в гидромассажную ванну в полутьме. Катя целиком отдается слегка запретной неге, но Донна, закрыв глаза, сразу открывает их снова.

Что-то не так.

Она ощутила это еще на пороге, но только сейчас поняла, в чем дело: дверь киоска, где днем выдают полотенца, приоткрыта. За неделю, что они провели в гостинице, такого никогда не случалось. К одиннадцати вечера – официальному часу закрытия спа-центра – служитель неизменно приводил все в безупречный порядок. На сей раз он не убрался.

Все чувства Донны обостряются. Шум гидромассажных струй обволакивает слух непроницаемым пологом, но за запахами хлорки и дезинфицирующего средства угадывается аромат табака и едва уловимая кислинка человеческого тела.

Ощутив, что ее больше не согревает тело подруги, Катя открывает глаза. Донна успела беззвучно выскользнуть из ванны и сидит на бортике в хищной, почти животной позе. Такой Катя никогда ее не видела. Это не та женщина, с которой она вот уже два года спит, путешествует и занимается любовью. По негласной договоренности они никогда не обсуждали прошлое Донны, будто она родилась в день их знакомства. Но сейчас, увидев ее с новой стороны, Катя так поражена, что спрашивает себя, не совершила ли ошибку. Она смотрит, как Донна пересекает зал, бесшумно крадясь по влажному полу и держась под покровом самых темных теней.

Донна заходит в киоск и без удивления видит то, что ожидала найти. Кислый запах исходит от внутренностей служителя: мертвец с распотрошенным животом стоит на коленях, будто вознося молитву жестокому божеству. Отшатнувшись, Донна сталкивается с двумя мужчинами, присутствие которых почуяла во тьме.

Катя еще лежит в ванне. Она видит, как в сумраке мелькают тени, слышит глухой шум, но не может понять, что происходит. И все-таки позвать Донну она боится. Боится, что звук ее голоса пробудит к жизни нечто ужасное.

Из мрака вырастает светлоглазый мужчина в сером деловом костюме. Лицо его ничто не выражает.

Это Максим.

Катя спрашивает, что ему нужно, но Максим хватает ее за волосы и ударяет лицом о бортик ванны. Резцы Кати ломаются, она наконец начинает кричать.

Тени в глубине комнаты мелькают все быстрее, и внезапно появляется обнаженная, залитая кровью Донна. Она бежит к Максиму так стремительно, что тот не успевает прицелиться. Он надеялся, что с помощью Кати сможет заманить ее в ловушку, но расчет не оправдался. Он нажимает на спусковой крючок всего раз, а в следующее мгновение Донна сшибает его с ног и ударяет о стену. Катя пытается встать, и пуля попадает ей в лоб. Она с плеском падает в воду. Донна на миг отвлекается – возможно, впервые в жизни. И выронивший пистолет Максим, несмотря на то что у него сломано три ребра и поврежден позвонок, вонзает ей в спину охотничий нож.

Донна изгибается и бьет его локтем в челюсть. Раздается треск, Максим выпускает крепко вонзившийся в ее плоть нож и соскальзывает на пол. Донна пытается пнуть его в горло, но из раны на ее спине хлещет кровь. Она движется слишком медленно, и Максим идет ва-банк – он толкает ее в ванну. Донна теряет равновесие и падает в воду лицом. Максим из последних сил прыгает на нее и прижимает ко дну, отчаянно стараясь не потерять сознание. Донна безуспешно пытается оттолкнуться от гладкого, скользкого бортика ванны. На пятой минуте ее тело перестает содрогаться. На шестой легонько подрагивают только конечности и лицо.

На десятой наступает тишина.

Максим держал бы ее под водой и дольше, но издалека доносятся переговаривающиеся по-китайски голоса. Он бросается бежать. С каждым шагом, уносящим его вдаль по улицам с красными фонарями и неоновыми вывесками немногих круглосуточных заведений, он оставляет позади груз долгих лет, прошедших со дня, когда он принял предложение наводящего на него ужас мужчины. Тогда он был мальчишкой, теперь же состарился, как цепной пес. Все кончено, думает он. Последние узы порваны.

Он ошибается.

Прибывшие на место полицейские, то есть сотрудники Народной вооруженной милиции Китая, вынуждены констатировать смерть знаменитой пианистки литовского происхождения и двух местных преступников, известных своими связями с триадами.

Тело Донны исчезло.

Максим, называвший себя Хайнихеном, Кьяри и многими другими, давно забытыми именами, попросил сигарету, и Данте не глядя швырнул ему пачку.

– Как же ей удалось спастись? – нарушив свинцовую тишину, спросила Коломба.

– Холод замедляет метаболизм, – чуть слышно пробормотал Данте. История с утоплением воплощала его самые худшие страхи. – Жертвам кораблекрушений случалось и дольше выживать без кислорода.

– Надо было нашпиговать ее пулями, но я еле держался на ногах и не думал, что в этом есть необходимость. – Максим понял, что поверяет свои тайны незнакомцам, но после того, как он столько лет прожил во лжи, слова будто сами слетали с языка.

«Пошло оно все к черту. Я должен был выговориться давным-давно».

– Она искала меня четыре года, но в конце концов пришла за мной. Скрывайся я не в Берлине, а на краю света, ничего бы не изменилось. Находись я на вершине Эйфелевой башни, Гильтине и ее бы подожгла.