Ракель попятилась и схватилась за свою коричневую сумку. На несколько секунд она получила преимущество, но это никак не было связано с сумкой и ее содержимым. Лисбет снова стало плохо. Противоборство с Беньямином потребовало нового напряжения сил. Саландер прикрыла глаза. Даже в таком состоянии от ее внимания не ускользнуло, что с этой квартирой что-то не так. Во-первых, отсутствовали краски. Все, кроме черной и белой, – цветов, в которых был выдержан весь интерьер. Во-вторых, Лисбет поразила царившая в квартире клиническая чистота. Как будто здесь проживал не человек, а робот, уборочная машина. Лисбет качнулась и оперлась на черный письменный стол. Ей показалось, что она снова теряет сознание, когда к ней шагнула Ракель с чем-то острым в руке. Приглядевшись, Лисбет поняла, что это шприц, и замерла, собираясь с силами.

– Я слышала, что шприц – твое главное оружие, – сказала она и в следующий момент набросилась на Ракель.

Та отпрянула от неожиданности. Шприц полетел на белый сверкающий пол и откатился в сторону. Лисбет покачнулась, но удержалась на ногах и тут же сосредоточилась на противнике. Ракель удивлялась ее спокойствию.

– Ну, убей меня, – прошептала Грейтц. – Я умру с достоинством.

– Правда? – Лисбет иронически вскинула брови.

– Да.

– Сожалею, но из этой затеи ничего не выйдет.

* * *

Голос Лисбет звучал приглушенно и вяло, но Ракель Грейтц поняла, что это конец. Она скосила глаза в сторону окна и на некоторое время задумалась, будто взвешивала все «за» и «против», а потом ринулась к балконной двери. Лисбет схватила ее в тот момент, когда она переваливалась через перила, и втащила обратно в стерильную квартиру.

– Ты умрешь, Ракель, – повторила она. – Не беспокойся насчет этого.

– Я знаю, – ответила Грейтц. – У меня рак.

– Рак – не самое страшное, Ракель.

Эти слова Лисбет произнесла с такой решительностью и холодом, что Ракель невольно содрогнулась.

– Что ты имеешь в виду? – спросила она.

Саландер молчала, опустив глаза в пол.

– Хольгер значил для меня очень много, – наконец сказала она и с такой силой сжала запястье Ракель, что у той похолодела рука. – Рак – это не все, вот что я имею в виду, Ракель. Ты умрешь от позора. Это будет страшнее, я тебе обещаю. Ты будешь погребена в собственном дерьме. Никто не вспомнит о тебе иначе как в связи со злом, которое ты сотворила.

Лисбет говорила с такой уверенностью и невозмутимостью, что Ракель ей тут же поверила. Особенно когда Саландер, которая уже как будто оправилась и твердо держалась на ногах, отворила входную дверь. На пороге стояла группа полицейских и Беньямин в наручниках.

– Добрый вечер, фру Грейтц, – сказал один из них, маленький смуглый мужчина, представившийся как комиссар Бублански. – Только что мы взяли вашего коллегу Мартина Стейнберга, так что нам с вами предстоит долгий разговор.

Его коллегам не потребовалось и двадцати минут, чтобы добраться до сейфа за платяным шкафом. Саландер увезли на «Скорой». Уходя, она ни разу не оглянулась на Ракель, как будто та перестала для нее существовать.

30 июня

Микаэль Блумквист сидел на кухне в помещении редакции «Миллениума» на Гётгатан. Он только закончил репортаж о Реестре и «Проекте 9». Стоял нестерпимо жаркий летний день. За последние две недели не выпало ни капли осадков. Микаэль распрямил спину, глотнул воды. В соседней комнате на светло-голубом диване вытянула ноги в туфлях на высоких каблуках Эрика Бергер. Сейчас она была занята тем, что читала его статью, но Блумквист, похоже, не особенно нервничал по этому поводу. Со своей стороны, он был абсолютно уверен, что это захватывающее чтение. Бомба, которая сейчас так нужна их журналу. Но Эрика не спешила восторгаться. И дело было не только в том, что материал вызывал массу вопросов этического плана. Вне сомнения, тут сыграла роль их недавняя ссора. Не так давно Блумквист отказался отмечать в шхерах вместе с коллегами праздник летнего солнцестояния. Вместо этого он предпочел заняться документами, которые получил от Бублански. Кроме того, ему предстояло взять несколько интервью – у Хильды фон Кантерборг, Дэна Броуди и Лео Маннхеймера, который вместе с невестой недавно прибыл в Стокгольм из Торонто.

Никто не мог упрекнуть Блумквиста в том, что он не вкалывает на пределе возможностей. Можно сказать, он работал круглые сутки. И не только с Реестром, но и с делом Фарии Кази.

Собственно, репортаж о ней писал не Блумквист, а Софи Мелкер. Тем не менее Микаэль часами дискутировал с Анникой Джаннини, прилагавшей все усилия для освобождения Кази. Поддерживал он связь и с Соней Мудиг, взявшей на себя недавно инициированное расследование убийства Джамала Чаудхери, в котором главными подозреваемыми выступали Башир, Разан и Халил Кази, а также еще два человека, заключенные под стражу в ожидании суда. Бенито перевели в тюрьму в Хаммерсфорсе, где ей в скором времени должны были предъявить новые обвинения.

Микаэль подолгу обсуждал все это с Бублански. Никогда еще не посвящал он столько времени разговорам. И в конце концов сломался. Организм потребовал разрядки и передышки. Но в офисе было невыносимо душно, а дома, на Бельмансгатан, тоскливо и одиноко. Поэтому Микаэль позвонил Малин Фруде и спросил, не будет ли она столь любезна заглянуть к нему на минутку.

Она оказалась достаточно любезна и обещала подсуетиться и даже обеспечить присмотр за ребенком, при условии что Микаэль угостит ее клубникой и шампанским и не будет вести себя как чертов растеряха Калле Блумквист. Микаэль счел эти условия приемлемыми. Так они оказались в постели, где были пьяны и счастливы, пока в дверях не появилась Эрика Бергер с бутылкой красного вина в руке.

Собственно, она никогда не держала Микаэля за образец добродетели, да и сама, будучи замужем, не отличалась особой щепетильностью в интимных делах. Но на этот раз что-то пошло не так. Будь у Блумквиста время и силы, он непременно разобрался бы, в чем именно допустил ошибку. Отчасти дело было, конечно, в бешеном темпераменте Малин и в ранимости Эрики. Так или иначе результатом стало всеобщее смущение. А потом женщины начали пререкаться, и Эрика ушла, хлопнув дверью.

После этого они с Микаэлем стали общаться исключительно на профессиональные темы. И вот теперь Эрика лежала и читала, а он думал о Лисбет. После выписки из больницы Саландер уехала в Гибралтар – по делам, как она объяснила. Но всегда оставалась на связи и обсуждала с Блумквистом судьбу Фарии Кази и, конечно, расследование против инициаторов «Проекта 9».

До сих пор общественность не была посвящена в подробности этого дела. Имена главных подозреваемых также не были опубликованы в ведущих СМИ. Эрика полагала, что, пока не поздно, надо брать быка за рога, и настаивала на экстренном выпуске журнала. Может, именно поэтому она и взбесилась, когда увидела, что Микаэль, вместо того чтобы заниматься делом, попивает в постели шампанское. Он и в самом деле мог не осознавать всей серьезности положения.