Но Рузский не замечает противоречий Родзянко. Он был, как и большинство «высших генералов», подлинной «дырой». А Родзянко (хоть и не генерал, но «дыра» уж совсем законченная) заявляет, что «все решили довести войну до конца, но Государь должен отречься». Кто все? Кто требует отречения? Не те ли, которых боится Родзянко и которые дают ему охрану из двух солдат? Родзянко говорит, что «сегодня ночью» назначил «Временное Правительство». На самом деле прогрессивный блок просил униженно Суханова, Стеклова и других «секретарей дьявола» разрешить им «создать правительство». Суханов в своих воспоминаниях по этому поводу пишет: «Следующее слово было мое. Я отметил, что стихию можем сдержать или мы, или никто. Реальная сила, стало быть, или у нас, или ни у кого. Выход один: согласиться на наши условия и принять их как правительственную программу».

Суханов, который еще раньше говорил, что первое правительство должно быть сформировано из буржуазии с тем, чтобы оно исполняло все требования Совдепа, т. е. таскало из огня каштаны для «грядущей всемирной социалистической революции», говорил с Родзянко, Милюковым и другими думцами, как с лакеями. Они такими и были и потому удивляться совсем не приходится, что после Февраля – Марта наступил Октябрь. Это было логично, естественно и последовательно. От прогрессивного блока, через «прогрессивные» события, до приезда в запломбированном вагоне «великого гуманиста» с прогрессивным параличом.

Но генералы всего этого не понимали. Для того чтобы понимать, надо было быть другими людьми. Генералы ими не были. Уже задним числом «Рузский сам себя обвинял, что недостаточно твердо говорил с Родзянко, и не отдал себе сразу отчета в его сбивчивых противоречивых словах» (Вильчковский), а Алексеев будто бы сказал, что «никогда себе не прощу, что поверил в искренность некоторых людей, послушался их и послал телеграмму главнокомандующим по вопросу об отречении Государя от Престола» (Лукомский).

Все что ничего не говорящие фразы. Мы увидим позже, что Алексеев говорил уже после отречения Государя совсем другие вещи.

Генерал Рузский вместо слащавых вопросов Родзянко «должен был бы прервать разговор, указать ему, что он изменник и двинуться вооруженной силой подавить бунт. Это несомненно бы удалось, ибо гарнизон Петрограда был неспособен к сопротивлению, Советы еще слабы, а прочных войск с фронтов можно было взять достаточно. Все это верно, и это признавал впоследствии и Рузский»… (Вильчковский).

Дальше Вильчковский пишет: «Как раз в ту минуту, когда Рузский входил в вагон Государя с докладом о ночном разговоре с Родзянко, генерал Алексеев в Ставке подписывал свою циркулярную телеграмму главнокомандующим. Было 10 ч. 15 м. утра 2 марта.

Еще до этого доклада судьба Государя и России была решена генералом Алексеевым. Ему предстояло два решения, для исполнения которых “каждая минута могла стать роковой”, как справедливо отмечает в своей циркулярной телеграмме. Либо сделать “дорогую уступку” – пожертвовать Государем, которому он присягал, коего он был генерал-адъютантом и ближайшим советником по ведению войны и защите России, либо – не колебясь вырвать из рук Самочинного Временного правительства захваченные им железные дороги и подавить бунт толпы и Государственной Думы.

Генерал Алексеев избрал первое решение – без борьбы сдать все самочинным правителям, будто бы для спасения армии и России. Сам изменяя присяге, он думал, что армия не изменит долгу защиты родины». Вильчковский совершенно прав. Это Алексеев виноват во всем. Ни Рузский, никто из главнокомандующих не посмел бы выступить с каким-либо заявлением, если бы Алексеев был бы на стороне Государя. Я несколько раз слышал доводы от бывших офицеров, с которыми я вел бесчисленные разговоры на эту тему, что Алексеев был определенной посредственностью и что отсутствие глубокого ума и всестороннего образования (кроме узкоспециального) мешало ему правильно подойти к оценке совершавшихся событий. На это можно и должно сказать следующее: если бы Алексеев был бы даже глупее, чем он был, если бы в нем не было бы никакой глубины ума, а было бы ясное и отчетливое и непоколебимое представление о своем долге, если бы он знал, что присяге изменять нельзя, если бы он понимал, что Государь – это олицетворение России, что Государь Особа Священная, то никаких колебаний не было бы, революция была бы сметена в кратчайший строк, Россия выиграла бы войну и была бы самой могущественной страной в мире. Как странно, что некоторые задают вопрос: что мог сделать Алексеев? Этот вопрос совершенно лишен нравственного начала.

Вот что пишет Лукомский, этот верный паладин Алексеева: «История посылки запроса генералом Алексеевым главнокомандующим фронтами об отношении их к вопросу отречения Государя от престола описывается мной со слов генерала Алексеева, в смысле оказания давления генералом Рузским на генерала Алексеева относительно отправки этого запроса.

Из имеющихся в моем распоряжении документов этого не видно и скорее получается впечатление, что инициатором возбуждения этого вопроса был сам генерал Алексеев».

Даже Лукомский, принимавший ближайшее участие в этом позорном акте, утверждает, что только Алексеев был инициатором вопроса об отречении. Никто из главнокомандующих помимо Алексеева на это не пошел бы.

«Генерал Алексеев поручил мне составить телеграмму главнокомандующим фронтов с подробным изложением всего происходящего в Петрограде, с указанием о том, что ставится вопрос об отречении Государя от престола в пользу Наследника Цесаревича с назначением регентом Великого князя Михаила Александровича, и с просьбой, чтобы главнокомандующие срочно сообщили по последнему вопросу свое мнение. Телеграмма была подписана генералом Алексеевым и по прямому проводу, передана всем главнокомандующим» (Лукомский).

Вот текст этого позорнейшего документа, который погубил и Государя, и Россию, и всех нас: «Его Величество находится в Пскове, где изъявил свое согласие объявить Манифест, идя навстречу народному желанию учредить ответственное перед палатами Министерство, поручив председателю Государственной Думы образовать кабинет.

По сообщении этого решения Главнокомандующим Северного фронта Председателю Государственной Думы, последний в разговоре по аппарату в три с половиной часа 2-го сего Марта ответил, что появление такого Манифеста было бы своевременно 27 февраля. В настоящее же время этот акт является запоздалым, что наступила одна из страшнейших революций, сдерживать народные массы трудно, войска деморализованы. Председателю Государственной Думы хотя пока и верят, но он опасается, что сдерживать народные страсти будет невозможно. Что теперь династический вопрос поставлен ребром и войну можно продолжить лишь при исполнении предъявленных требований относительно отречения от Престола в пользу сына при регентстве Михаила Александровича.

Обстановка, по-видимому, не допускает иного решения, и каждая минута дальнейших колебаний повысит только притязания, основанные на том, что существование армии и работа железных дорог находится фактически в руках Петроградского Временного Правительства. Необходимо спасти действующую армию от развала, продолжить до конца борьбу с внешним врагом, спасти независимость России и судьбу Династии. Это нужно поставить на первом плане, хотя бы и ценой дорогих уступок. Если Вы разделяете этот взгляд, то не благоволит ли телеграфировать весьма спешно свою верноподданническую просьбу Его Величеству через Главкосева, известив меня.