Беранжер рухнула на край кровати. Рот ее открылся, руки шарили в воздухе. Она ощутила, как комнату наполняет зло.

— И ты это давно понял?

— Так же давно, как и ты… Не говори мне, что я открыл тебе что-то новое. Мы не понимаем друг друга, мы едва выносим друг друга, мы все время притворяемся… Врем, как два сивых мерина. Это изнурительно и бессмысленно. У меня осталось несколько прекрасных лет, которые хотелось бы прожить с удовольствием, у тебя тоже, давай воспользуемся этим, вместо того чтобы отравлять друг другу существование.

Он произнес эти слова, не поднимая головы от журнала, не переставая ломать голову над тайной цифр, составленных хитрыми японцами.

— Ну ты и мерзавец! — сумела наконец произнести Беранжер.

— Избавь меня от грубостей, рыданий и скрежета зубовного… Я оставляю тебе детей, квартиру, я буду оплачивать разные расходы, и, бог с ними, пусть они славно носят свое имя, хоть я их и плохо различаю! Но я хочу мира с большой буквы…

— Это тебе дорого обойдется!

— Это мне обойдется во столько, сколько я сам решу. У меня собрано досье по твоим изменам. Мне не хотелось бы этим воспользоваться… хотелось бы избавить от этого детей.

Беранжер едва понимала, что происходит. Она думала о пирожных. Вечер у Клаверов без пирожных — испорченный вечер. Ее безе известны в свете! Какими только эпитетами их не награждали! Начиная от «волшебно!», «упоительно!» до «неслыханно!», «knock out», «oh, my God! Maravilloso! Deliziosi! Diviiiiiine! Köstlich! Heerlijk! Wunderbar!». Один русский бизнесмен произнес у них звучное «зашибец», что в переводе с этого самоварного языка означало «потрясно». Ее пирожные были медалью за доблесть, ее университетским дипломом, ее танцем живота. Ей предлагали за рецепт деньги, много денег. Она отказывала, мотивируя это тем, что он передается от матери к дочери и его нельзя разглашать посторонним.

— Предлагаю тебе сделку: мы мирно расстаемся, но ты едешь за безе…

— Я никогда больше не поеду за твоими пирожными! А расстаться по-доброму в твоих интересах, дорогая. Если помнишь, я женился на некоей Беранжер Гупийон… Тебе хочется вернуться в эту убогость?

Беранжер Гупийон. Она и забыла, что раньше носила это имя. Она выпрямилась, кровь бросилась ей в лицо. Гупийон! Он мог потребовать, чтобы она вернула себе девичью фамилию.

Опустив голову, Беранжер прошептала:

— Никогда больше я не хотела бы носить фамилию Гупийон.

— Вот видишь, к тебе вернулась рассудительность. Ты можешь сохранить мою фамилию, — объявил он, размашисто поводя рукой, точно Нерон, отпускающий погрызенного львами гладиатора. — И езжай сама за своими безе… Я встречу гостей, когда разгадаю судоку.

Это немыслимо. Она не может никуда ехать. Ногти еще не высохли, она не закончила макияж, не подобрала серьги. Надо найти преданного мужчину или женщину.

Филиппинки из приглашенной прислуги?

Она никогда, никогда в жизни не доверит никому из них ключи от своего «Мини» или от «Ленд-Ровера» Жака. К тому же они могут разболтать…

Лучшая подруга?

Таковой у нее давным-давно не было.

Она взяла мобильник. Перед глазами побежали имена и номера. Наткнувшись на имя Ирис Дюпен, Беранжер мысленно отметила, что забыла удалить его из контактов. Ирис Дюпен. Пожалуй, она больше всего подходила под определение «лучшая подруга». Резковата, пожалуй, да что там говорить, сучка еще та… да ладно… За безе она всяко бы не поехала. Скрестила бы руки на груди и смотрела бы, как Беранжер тонет. С такой же безмятежной улыбочкой, как у Жака в кровати. Она нервно хихикнула. Потом собралась с мыслями. Ирис, может, и не поехала бы, а вот ее сестрица… Добрячка Жозефина… Защитница униженных и оскорбленных. Всегда готовая примчаться на помощь. Жозефина поедет.

Она позвонила. Объяснила, что к чему. Призналась в своем обмане: «Тебе я могу об этом рассказать, потому что ты добрая, ты очень добрая, ты простишь, а вот другие… если узнают… никогда больше со мной словом не обмолвятся… Жозефина, пожалуйста, ты не съездишь за моими безе к мадам Кейтель? Это недалеко от тебя… В память об Ирис… Ты знаешь, как мы с ней любили друг друга… Ты мне жизнь спасешь… Бог знает, меня ждет не слишком-то веселая жизнь, если Жак меня бросит. А ведь он меня бросит! Он сообщил мне об этом две с половиной минуты назад…»

— Он хочет тебя бросить? — переспросила Жозефина, глядя на часы. Десять минут седьмого… Зоэ уехала к Эмме. Хотелось бы просто съесть пиалушку супа и улечься на кровать с хорошей книжкой.

— Я не знаю, что делать! Одна с четырьмя детьми!

— Выжить можно, знаешь. Я вот выжила…

— Но ты у нас сильная, Жози!

— Не сильнее любой другой…

— Нет-нет, ты сильная! Ирис всегда говорила: «У Жози за мягким сердечком прячется упорный боец».

Надо ее ублажить, обаять, засыпать комплиментами. Чтобы скорее, скорее она мчалась за проклятыми безе. Через час первые гости уже будут звонить в квартиру…

— Я в полном дерьме… Только ты можешь меня вытащить…

И Жозефина вспомнила, как Ирис произнесла в точности эти слова… когда просила написать вместо нее книгу. Большие синие глаза Ирис, голос Ирис, неотразимую улыбку Ирис. Крик и Крок схряпали страшного Крюка…

Она согласилась. «Раз это так нужно, Беранжер, я съезжу за безе. Говори адрес».

Она записала адрес мадам Кейтель. Записала, что все оплачено. Что нужно принести счет, чтобы Жак не платил за них налог, это важно, Жозефина, очень важно, а не то он распсихуется! Нужно взять большие коробки. Аккуратно положить на заднее сиденье, аккуратно вести машину, чтобы они не слиплись, не развалились и не рассыпались…

— И вот еще что… Ты не могла бы зайти с черного хода? Чтобы тебя не увидели.

— Не вопрос. А код есть?

Записала код.

— А потом ты присоединишься к нам на празднике…

— Ох нет! Я сразу домой. Очень устала сегодня.

— Да ладно! Выпьешь с нами винца!

— Поглядим, там видно будет, — сдалась Жозефина.

Первые гости явились в десять минут восьмого.

Протянули пальто маленькой филиппинке-гардеробщице.

Вошли в первую гостиную, раскинули объятия, так же с раскинутыми руками чмокнули Беранжер. Спросили, где Жак. «В своей комнате, готовится. Скоро выйдет», — отвечала Беранжер, мысленно заклиная Жака, чтобы он поскорее справился с судоку.

В половине восьмого Жозефина прошла через черный ход, поставила тяжелые ящики с безе на стол на кухне и попросила, чтобы Беранжер предупредили о ее приходе.

Беранжер вихрем ворвалась на кухню и поблагодарила ее, с порога чмокая губами в воздушном поцелуе:

— Спасибо, спасибо, ты мне жизнь спасла! Даже представить себе не можешь! Я уже утратила надежду, готова была харакири себе сделать!