Ее продолжало трясти. Она понесла ужасную, невосполнимую утрату.

– Я ничего не чувствую. Все кажется таким нереальным, – призналась она. – Понимаю, что это вовсе не ночной кошмар, но мне так хочется проснуться!

В час ночи Сэмпсон доставил меня домой. Мне казалось, что мои глаза утратили веки, а мозги путешествуют где-то, летая со скоростью миллионов миль в час, перегреваясь и гудя.

К чему катился наш мир? Гэри Сонеджи, Банди, Душитель из Хиллсайда, Кореш, Маквей… И этот список можно продолжать до бесконечности. Ганди как-то спросили, что он думает о западной цивилизации. Он ответил: «Наверное, это неплохая идея».

Я никогда долго не переживаю, просто не могу. Это же относится и к большинству знакомых мне офицеров полиции. А мне так бы хотелось поплакать, чтобы выплеснуть наружу накопившиеся внутри страх и ад. Но это не так-то просто. Что-то блокирует меня изнутри.

Я уселся прямо на ступеньках лестницы в собственном доме: я направлялся в спальню, но не дошел до нее. Мне хотелось плакать, но у меня ничего не получилось.

Вспомнилась жена Мария, которую убили несколько лет назад. Нам было очень хорошо вдвоем. Мы прекрасно подходили друг другу. Это не просто выборочные воспоминания. Я знал, как прекрасна любовь, понимал, что это самое дорогое в жизни, но, тем не менее, до сих пор оставался один. Я уверял всех, что у меня все в порядке, хотя на самом деле это было не так.

Не помню, сколько времени я просидел вот так, в темноте, наедине со своими мыслями. Может быть, минут десять, а может, и больше. В доме было тихо и уютно, как всегда, но сегодня его атмосфера не могла меня успокоить.

Я начал прислушиваться к звукам, ставшим привычными за долгие годы. Я возвратился памятью к тем временам, когда был маленьким, рос здесь под неусыпным оком Наны и думал о том, кем же я стану, когда повзрослею. Теперь я знал ответ на этот вопрос. Я стал экспертом по серийным убийствам, и мне доставались самые запутанные и безнадежные дела. Я стал победителем драконов.

Наконец, мне удалось преодолеть оставшиеся ступеньки, и я оказался у дверей детской. Деймон и Дженни безмятежно спали. В своей, одной на двоих, комнате нашего небольшого дома.

Я люблю наблюдать за ними, когда они спят. Какие же они невинные и доверчивые, мои маленькие сын и дочь! Я могу смотреть на них сколь угодно долго, даже в самые ужасные ночи. Такие, как, например, сегодняшняя. Затрудняюсь подсчитать, сколько раз я становился в дверях и просто смотрел на детей. Из-за них я продолжаю жить и не рассыпаюсь на куски некоторыми страшными ночами.

Сегодня они заснули, даже не сняв смешных, в виде сердечка, очков, которые носят дети из певческой группы «Невинность». Это было очень забавно и дорого. Я присел на краешек кровати Дженни. Потом я аккуратно снял ботинки и бесшумно поставил их на пол.

Затем я растянулся в ногах у детей поперек обеих кроватей и услышал, как хрустнули мои суставы. Мне хотелось побыть рядом со своими малышами, чтобы мы все чувствовали себя вместе и в безопасности. По-моему, я не слишком многого хочу от жизни и далек от того, чтобы требовать награды за сегодняшний день.

Я нежно поцеловал резиновые подошвы тапочек, которыми заканчивались штанишки пижамы Дженни, потом чуть коснулся голой ноги Деймона.

Наконец, я закрыл глаза и попытался оттолкнуть прочь сцены убийств и хаоса, застрявшие у меня в голове. Но мне это не удалось. Этой ночью повсюду сновали монстры, буквально окружая меня со всех сторон.

Как же их много, черт побери! Так и накатываются, волна за волной. Старые, молодые, всякие разные. Откуда они берутся здесь, в Америке? Что их создает?

Лежа здесь, в тишине, рядом со своими детьми, я, наконец, задремал, и мне даже удалось немного поспать. На несколько часов я отрешился от самого ужасного: от причины моей исключительной грусти и расстройства.

Печальной новости, которую я узнал еще до того, как покинул дом Джонсонов. Поздно ночью скончался президент Томас Бернс.

Я держал на руках нашу кошку Рози и ласково поглаживал ее. Дверь на кухню была приоткрыта, и оттуда я, прищурившись, наблюдал за Сэмпсоном.

Он стоял под холодным, почти ледяным дождем. Сейчас он напоминал огромный черный валун, блестящий от ливня. А может быть, это был град.

– Кошмар продолжается, – объявил он, одной этой фразой вернув в мою душу прежнее опустошение.

– Правда? – апатично спросил я. – А что, если мне на это уже наплевать?

– Да? А что ты скажешь, если «Буллетс» выиграют чемпионат НБА, «Ориолз» победят в мировом первенстве, а эти задницы из «Редскинз» выйдут в финал суперкубка? Трудно сказать, что будет дальше.

Минули уже сутки, сменившие длинную ночь, проведенную мной в доме Джонсонов и то бесконечное утро в Нью-Йорке. Однако прошло слишком мало времени, чтобы я успел восстановиться или хотя бы для того, чтобы смог погоревать. Днем раньше президент Махони был приведен к присяге. Хотя того требовал закон, мне такая поспешность казалась неприличной.

На мне была белая рубашка и рабочие брюки из грубой ткани. Я стоял босиком на холодном линолеуме с кружкой дымящегося кофе в руке. Постепенно я выздоравливал. Сегодня я даже не стал «смывать бакенбарды». Так моя Дженни называет процесс бритья. Я снова чувствовал себя почти человеком.

Но я не торопился пригласить Сэмпсона зайти.

– Доброе утро, Шоколадка, – настаивал он. Затем он приподнял верхнюю губу, демонстрируя мне свои великолепные зубы. Улыбка у Джона получилась какой-то жестоко-радостной, и я, не выдержав, улыбнулся в ответ.

Часы уже показывали начало десятого, а я только что проснулся. Поздновато. С точки зрения Наны, это было просто-таки позорное явление. Правда, пока я еще находился в состоянии, далеком от нормального высыпания. К тому же я не до конца оправился от шока и боялся, что расстанусь с остатками разума, если на меня сейчас вновь свалится какое-нибудь непредвиденное дерьмо. Хотя чисто внешне выглядел я прекрасно.

– Ты что, даже не хочешь пожелать мне доброго утра? – с напускной обидой проворчал Сэмпсон.

– Доброе утро, Джон. Что бы ни приволокло тебя сюда в это унылое и холодное утро, я не желаю ничего знать, – сразу предупредил я.

– Это первая умная вещь, услышанная мной от тебя за долгие годы, – съязвил он. – Только, боюсь, что не стоит мне слишком верить тебе. Сейчас тебе захочется узнать все, Алекс. Поэтому-то ты и читаешь каждое утро по четыре газеты кряду.

– Я тоже не желаю ничего знать, – поддержала меня Нана из глубины кухни. Она не спала уже несколько часов. – И не надо мне ничего знать. Кыш, птица. Ступай своей дорогой. Проваливай куда подальше, малыш Джонни.

– Есть у нас время хотя бы позавтракать? – наконец спросил я.

– Почти есть, – отозвался он, едва сдерживая улыбку. – Но позавтракать надо. От этого никто не отказывается.