— Я никогда и не собирался.

Сет зевнул. На часах было около полуночи. Ему надо хоть немного поспать. За последние сутки он совсем вымотался.

— Я, пожалуй, посплю, — сказал он вслух.

Он лег на раскладушку и закрыл глаза. Слабый голубоватый свет мониторов пробивался сквозь веки.

— Линкольн полностью раздавлен, да? — прошептал Голос.

— Я думал, тебя уже нет, — пробормотал Сет в подушку.

— Его пора ликвидировать?

— Возможно.

— Ты его защищаешь?

— Нет.

— А иногда мне так кажется.

Сет улыбнулся про себя.

— Вот как? С чего бы я это делал?

Леонард Штерн выложил на стол еще одну карту. Сквозь жалюзи на окне бара пробивался рассвет. В этот ранний час все остальные еще спали.

Он взял новую карту и посмотрел на фотографию Питера на ней. Эти карты им всем раздали, когда они садились в автобус. Ленни добавил карту Питера к другим, перемешал их и начал выстраивать из них разные фигуры — просто чтобы убить время.

Вот тогда он и сделал свое потрясающее открытие.

Взяв свою собственную карту, он задумчиво повертел ее в руках, перевернул и взглянул на рисунок с обратной стороны. Глаз, стилизованный под древнеегипетский иероглиф. «Око Каина».

Сплоченность, еще недавно существовавшая внутри их небольшой группки, теперь полностью испарилась. Вместо того чтобы сильнее сблизить их, драматические обстоятельства их разделили. Все отгородились друг от друга стеной недоверия. Ленни казалось, что некоторые раны уже слишком глубоки, чтобы можно было рассчитывать на исцеление.

Элизабет провела большую часть ночи за изготовлением импровизированных носилок, на которых можно было бы везти Камерона. Все это время она не произнесла ни слова, за исключением того, что предупредила; транспортировать Камерона и Питера одновременно будет затруднительно. Томас ушел куда-то с бутылкой в руке, Камерон впал в привычное для него в последнее время раздраженно-брюзгливое настроение, а Питер задремал. Тогда Ленни взял карты и сосредоточился на них, чтобы не чувствовать гнетущей атмосферы, мрачной, как свинцово-серое небо за окном.

Он снова по очереди рассмотрел шесть карт с изображениями тех, кого уже не было в живых. Он разложил их в том порядке, в каком они погибли, — и вдруг в одно мгновение вся картина предстала перед ним с полной очевидностью.

Египетский глаз. Религиозная тематика.

Коул и Томас рассказали ему о последних признаниях Сесила. Тот говорил о том, что убийца действует по определенному плану, и упомянул кары для грешников, описанные в Библии.

«Это не может быть так просто», — невольно подумал Ленни, но после некоторого раздумья убедился: так оно и есть.

У него за спиной скрипнула дверь.

— Входите, — сказал он.

Сет обогнул стол и встал прямо перед ним.

— Полагаю, настала моя очередь, — сказал Ленни, не поднимая глаз от карт.

— Да, — подтвердил Сет.

— Не беспокойтесь. Я не собираюсь сопротивляться.

— Я рад, что вы принимаете это таким образом.

— Ваш план великолепен.

— Я и сам так считаю.

— Однако есть еврейская поговорка даже для самых хитроумных планов.

— Какая?

— «Хочешь насмешить Бога — расскажи ему о своих планах».

На лице Сета появилась нехорошая улыбочка.

— Я не знаю, есть ли у Бога чувство юмора, господин Штерн. Но, думаю, скоро у вас будет возможность лично спросить Его об этом.

Томас очнулся в часовне к вечеру, с ощущением, что его мозг плавает в густом тумане. Преимущество воздержания — то, что алкоголь гораздо сильнее действует, когда начинаешь пить после долгого перерыва.

Он встал, сделал шаг, пошатнулся и ударился большим пальцем ноги о скамью. Боль приняла почти физическое ощущение оранжевой пелены, заволокшей глаза. Он упал. Попытался подняться. Снова упал. Потом его вырвало — прямо на собственные брюки.

Долгое время он лежал неподвижно, потом кое-как вытер рот.

— Это были твои друзья? — послышался голос Питера.

Он поднял голову. Мальчишка стоял на коленях рядом с ним.

— Эти африканские дети на фотографии — они были твои друзья? Ты придумывал для них игры, как для меня?

Томас сел по-турецки, чтобы хоть как-то удерживать равновесие. Никогда еще мигрень не была такой сильной.

— Ты плачешь? — спросил Питер.

— Это потому, что у меня голова болит.

— Тебе грустно?

— Нет.

— Не переживай.

Томас чуть не фыркнул.

— Ты что, шутишь?

— Мои родители говорят: если сделал глупость — надо попросить прощения. Тогда станет легче.

Томас помассировал виски. Запах блевотины вызывал у него отвращение. Как и он сам, и весь окружающий мир.

Отвращение и в то же время чувство абсолютной нереальности.

— Я так и сделал, мальчик мой. Я попросил прощения. Позже я вернулся в Африку и снова встретился с людьми в тех деревнях. Я ждал, что они меня линчуют, но они приняли меня с распростертыми объятиями. Они спрашивали, что у меня новенького и когда я снова буду их лечить, — словно ничего не произошло.

Он поморгал, пытаясь соединить множество лиц Питера, плававших вокруг, в одно.

— Каждый раз, когда я пытаюсь сделать что-то хорошее, выходит ровно наоборот. — Он икнул. — Как с Карен. Я начал пить и дебоширить, чтобы она от меня ушла, — я знал, что она создана не для меня. Но я даже не подозревал, что она беременна. Благие намерения, плохие поступки — вот в двух словах история моей жизни…

Питер наверняка принимал его за сумасшедшего.

— «Том Линкольн всегда спасает других, — неожиданно произнес ребенок, словно цитируя чьи-то слова, — потому что неспособен спасти самого себя. Он ищет искупления».

— Что?

— Это Сет так считает.

Но еще до того, как Питер произнес эти слова, в мозгу Томаса вспыхнул сигнал тревоги.

Он поднялся.

— Что такое? Подожди… ты видел Сета? Он с тобой говорил?

— Он просил тебе передать — сегодня в одиннадцать вечера. В «холодильнике».

— В одиннадцать вечера, — машинально повторил Томас.

Питер опустил глаза.

— И еще сказал, что лучше тебе не опаздывать. Потому что он захватил мистера Штерна. И ты знаешь, что случится, если ты не придешь: Сет его убьет. Он всегда убивает.