Генерал невольно улыбнулся:

— Мне приходилось встречать преступников и с ангельскими лицами. Так что само по себе это мало что значит. Как он выглядел? Худой, толстый? Носил ли усы, бороду? Какого роста? Припомните, пожалуйста, Георг Рудольфович, это очень важно.

На лице Лесснера отобразилась печаль. Он даже на мгновение закрыл глаза.

— Я понимаю, о чем вы спрашиваете. Не считайте меня полным глупцом. Просто, знаете ли, бывает так, что распирает от нахлынувших чувств, и все тут. Заноза высок, необычайно худ, имеет длинные руки, свисающие почти до колен. Именно поэтому он напоминает орангутанга. Ладони широкие, приспособленные для того, чтобы взять за горло да сдавить крепенько. Брови мохнатые, густые. Как уставится черными глазищами, так даже и не моргнет. Как будто бы всю душу наизнанку выворачивает.

— Живописно, — постучал пальцами по столу генерал. — А другие не запомнились?

— Другие пожиже. Все они при Занозе состоят. В нем чувствуется характер. Один из его молодцов росточка небольшого, с огромной, похожей на кочан капусты головой. Голоса я его за эти два дня не слышал. Мне даже показалось, что он глухой. Второй немного выше среднего роста. С русыми волосами. Торчали они из него, будто бы слежавшаяся пакля какая-то. Его бы я сразу узнал! На вид ему было лет тридцать.

— Ну а третий?

— Третий молодой, — Лесснер сцепил пальцы в замок. Он успокоился совсем. О недавнем возбуждении напоминал только румянец на щеках. — От силы лет двадцать… Знаете ли, встречаются такие жеребцы в косоворотках, которые ходят по базару да щиплют баб. Вот он из такой породы.

Григорий Васильевич поднялся, протянул руку и произнес:

— Спасибо, вы нам очень помогли. И еще один вопрос.

— Я слушаю, — Лесснер сдержанно пожал протянутую руку.

— Меня интересует, как он сумел проникнуть в ваш банк незамеченным. Вы что, создали ему для этого все условия?

— Вы меня озадачили. Действительно, он дважды проникал в наш банк. Почему я так уверенно об этом говорю? А потому что на сейфе были установлены особые метки и он их зацепил.

— И вы не сообщили полиции?

— Тогда я решил, что это сделал случайно кто-то из сотрудников.

— Ладно, что это за метки?

— Мы прикрепили на сейф несколько волосков. Так вот, потом они исчезли.

— Понятно, дальше, — проговорил негромко генерал.

— Ну и второй раз… вы знаете, чем закончился к нам его визит.

— Не продолжайте. Не смею вас больше задерживать.

Лесснер поднялся и с явным облегчением пошел к выходу. Аристов аккуратно ухватил банкира за локоток:

— Лучше мне скажите, почему вы не обратили на это особого внимания?

Лесснер выглядел обескураженным:

— Честно говоря, даже и не знаю. Может, это произошло потому, что я уже не ждал вторжения. Нам всем показалось, что такой сейф медвежатнику не по зубам. Вот мы и расслабились.

— Да, да, знаю, можете не продолжать. А вы не задавались вопросом: каким образом он попал в ваш банк? И представьте себе, как он это проделал в высшей степени виртуозно! Явился в здание с двумя саквояжами, знал, что в это время никого не будет, кроме сторожей. Представился специалистом по электрической проводке и, пока ваша охрана распивала из самовара чай, он беспрепятственно выпотрошил сейф. Очень мило попрощался с охраной, сел в поджидавшую его пролетку, стоящую у самого входа, и был таков! Вот хитрец! Похоже, что в банке у него был помощник, без которого он не сумел бы совершить ограбление. И я думаю, что, скорее всего, это была женщина.

— Женщина? — Брови Лесснера изогнулись. Он и не пытался скрывать своего недоумения.

— У меня имеются кое-какие основания предполагать, что это была именно женщина. На вид ей не больше двадцати пяти лет, высокая, с очень стройной фигурой, русые волосы, голубые глаза. Весьма недурна собой…

— Постойте! Именно такую женщину я принял на работу за месяц до ограбления. Господи, откуда вам известно?

Генерал улыбнулся:

— У нас есть кое-какие свои профессиональные секреты. Я бы не хотел их раскрывать…

Разумеется, Лесснер не мог позабыть эту девушку. Она напоминала очень примерную воспитанницу женского монастыря с очень строгим уставом, и банкиру хотелось узнать, сумеет ли она сохранить свою благочинность, оставшись с ним наедине. Георг Рудольфович дважды делал весьма откровенные намеки по поводу содержательного продолжения рабочего дня. Но барышня только отводила глаза в сторону.

— Боже мой! — всплеснул руками Лесснер. — Никогда бы не подумал. Такое ангельское лицо.

— Мы предполагаем, что она подельница грабителя.

— Кто бы мог подумать! — всерьез удивился Лесснер. — В глазах такая чистота. Боже мой!

— Если вам станет что-нибудь еще известно по этому делу, прошу обращаться в наше заведение.

— Непременно! — тряс Лесснер руку генерала. — Это надо же, ну кто бы мог подумать! Знаете, а я покидаю ваше заведение с облегчением. У меня такое ощущение, как будто бы я просидел сутки в приемнике-распределителе.

Аристов невольно расхохотался:

— Нечто подобное я испытываю, когда захожу в банк. Мне всегда кажется, что сейчас появится управляющий и объявит, что у меня аннулирован счет.

— Итак, сударь, что мы имеем? — Аристов указал Ксенофонтову на стул.

Влас Всеволодович, по обыкновению, сел на самый краешек — верный способ убедить начальство в чинопочитании и гарантия того, что он никогда не сумеет прочесть крамольные мысли своего подчиненного.

Не далее как вчерашним вечером Власа Всеволодовича вызывал директор департамента полиции господин Ракитов. Он угостил Ксенофонтова толстой сигарой стоимостью по три рубля за штуку, что само по себе было высшей степенью его расположения, и откровенно заявил, что господин Аристов ему становится в тягость. Он, дескать, устал от его бесконечных любовных похождений, о которых во всеуслышание судачат по всей Москве; его раздражают мелкие страстишки Григория Васильевича, такие, как карты и бега, но самый его скверный грех заключается в том, что следствие по ограблению банков стоит на месте и это несмотря на то, что в скорейшем его завершении заинтересован сам император. Ракитов весьма прозрачно намекал, что хотел бы видеть на месте Аристова человека по-настоящему достойного, за которым водился бы только один грех — умение работать по двадцать пять часов в сутки. Но вот беда, если потеснить Аристова с насиженного места, то могут поднять бунт все московские дамы, с которыми он когда-то был в очень близких отношениях. Этот список может значительно пополниться за счет овдовевших генеральш, не утративших своего влияния в свете, не преминут в роли спасительниц выступить и княгини, которым он тоже оказал немало любезностей. Ракитов сделал заговорщицкое лицо и, чуть подавшись вперед, заговорил о том, что в покровительницах у господина Аристова имеется даже одна великая княгиня. На прощание Ракитов крепко пожал руку Власу Всеволодовичу и как бы между прочим наказал, чтобы он присматривал за своим начальником, что, разумеется, в дальнейшем сыграет немалую роль в его собственной карьере, и вообще очень неплохо иметь в отделе розыскных дел человека, на которого можно положиться всецело.