Он покосился на рюмку, но пить отчего-то расхотелось – потому, наверное, что Глеб говорил правду: судя по всему, пить за победу действительно было рановато.

* * *

Покрякивая рессорами и дребезжа как попало сваленными в багажнике железками (лом, лопата, топор, домкрат, монтировка – словом, все необходимое, чтобы самостоятельно справиться с любой проблемой в местах, где эвакуатора не дозовешься), старый «уазик» с пропыленным насквозь, давно прохудившимся брезентовым верхом бодро катился по разбитой, ухабистой, уже начавшей зарастать дороге. Обутые в лысую резину колеса барабанили по неровностям растрескавшегося, взломанного корнями растений асфальта, за кормой вилась, оседая на листве подобравшихся вплотную к дороге, заполонивших обочину кустов, подсвеченная лучами заходящего солнца пыль. Медно-красные закатные блики дрожали на запыленных стеклах приборов и скользили вверх-вниз по вороненому стволу стоящего торчком справа от водителя помпового дробовика.

«Уазик» двигался по левой стороне, потому что впереди, по правой, тоже волоча за собой сдуваемый ветром вправо шлейф пыли, двигался старый грузовой «фольксваген LT-28», похожий на поставленную на колеса коробку из-под обуви. Сидевший за рулем «уазика» мужчина в линялом камуфляже без знаков различия обладал могучим, воистину богатырским телосложением и почти до глаз зарос густой рыжеватой бородой. Из-за этой бороды в окрестностях радиационного заповедника он был известен под кличкой «Барбаросса» – «Краснобородый»; те, кому было не под силу выговорить это мудреное иностранное слово, звали его попросту – Бородой. Борода не обижался: хоть горшком назови, только в печку не ставь. Кроме того, он знал, что еще возьмет свое.

Да он, собственно, уже и начал брать – понемногу, не зарываясь и не жадничая, чтобы раньше времени себя не обнаружить. От заманчивой и легко осуществимой идеи нацепить погоны и обзавестись официальным начальственным статусом по зрелом размышлении пришлось отказаться. И он убедился в своей правоте, когда до него окольным путем дошли слухи о каких-то странных – непонятно было, кто они, откуда и, главное, зачем – проверяющих, которые шерстили личный состав пограничных, егерских и полицейских служб в граничащих с заповедником районах всех трех сопредельных государств, уделяя особое внимание новичкам. В отличие от своих информаторов, Борода точно знал, что это за проверяющие и кого они ищут. Знал и радовался тому, что в свое время у него хватило ума последовать примеру покойного Струпа – уйти в тень и оттуда, из тени, потихонечку управлять процессом.

Черный Подполковник перестрелял многих, но, разумеется, не всех. И те, кто остался, прочно сидели у Бороды на крючке. Он знал и помнил о них все – даже то, что они сами уже успели благополучно забыть, – и потихоньку, одного за другим, прибирал их к рукам, по мере необходимости ставя в известность о своей информированности.

Эта неторопливая, осторожная, как на минном поле, работа сегодня, наконец, принесла первые плоды – вот этот пылящий впереди грузовой микроавтобус, в кузове которого, замаскированные мешками с картошкой, лежали два ящика добрых тульских стволов. Застопорившаяся было машина снова заработала – пока лениво, со скрипом, но маховик уже начал раскручиваться, и Борода знал, как сделать так, чтобы механизм больше не ломался.

Закатное солнце светило в узкую щель между двумя плотными (как набрякшие влагой ватные одеяла) слоями сплошной облачности. Недавний дождь прошел полосами, и там, где он прибил пыль, на асфальте поблескивали мелкие лужи. В заросших кустарником и высокой травой кюветах стояла черная вода, на поверхности которой флотилиями золотых корабликов плавала опавшая листва. Лес вдоль дороги уже щеголял роскошным осенним нарядом, и среди темной зелени елей, сосен и можжевельника то и дело вспыхивали золотые канделябры берез и лимонно-желтые с красным кленовые кроны. Земля под деревьями была пестрой от опавших листьев, и даже сквозь запахи бензина и оружейной смазки в кабине «уазика» чувствовался крепкий, чистый дух грибной прели. Ветер раскачивал верхушки деревьев, и сорванные с веток листья косым дождем вертящихся на лету конфетти неслись над дорогой, время от времени с шорохом скользя по ветровому стеклу. Ветер дул почти строго с севера на юг, и было трудно отделаться от мысли, что это дыхание уже недалекой зимы.

Ветер дул с севера, заставляя ветхий, выбеленный дождями и солнцем тент пузыриться и хлопать, и в какое-то мгновение Борода вдруг осознал, что ветер пахнет уже не грибной прелью и палой листвой, а дымом – не горьким, удушливым дымом лесного пожара, а по-домашнему уютным дымком костра, на котором какой-то умник решил поджарить филейные части подстреленного кабана.

И, поняв это, он сразу же сообразил еще кое-что: если ветер дует слева, то костер развели неподалеку от лесной прогалины, где до недавних пор стоял сожженный Черным Подполковником лесной хутор. Хутор сгорел дотла, но погреб сохранился. Сохранился и спрятанный под полом сожженной баньки сейф, и Борода, не имея ни времени, ни желания изобретать велосипед, оборудовал себе там тайник. (Бритва Оккама, принцип экономии мышления; привет, Валера, каково тебе там, на небесах?) Да нет, правда, кому придет в голову искать что-то на заросшем малинником и крапивой пепелище посреди дремучего леса? Да и для привала местечко, прямо скажем, неподходящее – уж больно оно мрачное, уж очень силен там мертвенный дух полного и окончательного запустения…

И вот, извольте полюбоваться – костер!

Сам склонный к мелкому и зачастую лишенному какого бы то ни было смысла воровству, Борода всю жизнь боялся стать обворованным. Эта боязнь граничила с фобией; он это знал, но ничего не мог с этим поделать.

Он вообще знал все свои слабости наперечет, но ни с одной из них не мог справиться, что, очевидно, и было самой главной его слабостью. Ну и ладно; в конце-то концов, не так уж их и много – раз, два, и обчелся. А кто с этим не согласен, получит в табло. Вот тогда и поглядим, кто слабый, а кто сильный, и хватит ли у этого умника здоровья подняться после одного-единственного, нанесенного вполсилы удара. Слабости… Разберитесь сперва со своими, а потом уж принимайтесь считать чужие!

Слева промелькнул поворот на заросшую лесную грунтовку. Борода дал гудок, поморгал фарами, и шедший впереди «фольксваген» остановился, даже не потрудившись съехать на обочину – здесь, на безлюдье, соблюдение правил дорожного движения представляло собой просто утомительную и нелепую в своей полнейшей бессмысленности формальность. Борода подъехал к нему вплотную, открыл дверцу и, выпрямившись во весь рост на подножке, поверх крыши сказал водителю:

– Дальше езжайте сами. Дорога прямая, не заблудитесь, а километрах в пяти от границы вас встретят. Если остановят, скажете, что от меня – проблем не будет. Удачи, мужики!

– И тебе не хворать, – лениво ответил водитель, и похожий на коробку из-под обуви микроавтобус тронулся с места, рыча изношенным дизельными движком и плюясь черным дымом из выхлопной трубы.

Когда он скрылся за поворотом, Борода сдал назад, переключил передачу и свернул на проселок. По ветровому стеклу, оставляя на нем прилипшие желтые листья, начали хлестать ветки. Они с шорохом скребли по бортам и брезентовому тенту, затрудняя обзор, и Борода не сразу заметил, что едет по четко отпечатавшимся на влажной земле следам другого автомобиля. Отпечатки протектора были широкие, с крупным косым рисунком, и, глядя на них, Борода отчего-то преисполнился уверенности, что незадолго до него здесь прошла иномарка – возможно, далеко не новая, потому что дорогой тачке тут просто неоткуда взяться, но зато уж точно обутая в новенькую импортную резину.