Если удалось кормом дрессировать рыб на шафранно-желтый цвет, почему не попробовать с пчелами?

Фриш принялся за дело. Как вскоре стало ясно, способность различать цвета у пчел развита слабовато, однако не настолько, чтоб они совсем не разбирались в красках.

Когда на столик, установленный неподалеку от улья, положены рядом хотя бы десяток разноцветных картонок — черная, белая, красная, розовая, оранжевая, желтая, зеленая, синяя, фиолетовая, голубая — и на одну из них поставлена плошка со сладким сиропом, а на остальные — точно такие же плошки с чистой водой, пчелы будут безошибочно находить плошку со сладким кормом.

Осталось выяснить, какой цвет картонки пчелы в таких случаях предпочитают. В первый же год исследований, проведенных в 1912 году, Фриш убедился: красный цвет пчела совсем не воспринимает, смешивает его с темно-серым, желтый путает с зеленым, синий с лиловым. Серия новых остроумных опытов, в том числе на матерчатых, бумажных, целлулоидных цветках, показала: пчела видит белый, желтый и синий цвета, остальные различает лишь по степени яркости.

Но глаза тех же пчел видят и нечто скрытое от зрения человека. Увидеть мир в ультрафиолетовой части спектра мы можем только при помощи специальных фотопластинок, между тем как в темном для нас ультрафиолетовом свете одноцветные, казалось бы, лепестки пчелам представляются покрытыми великолепными тонкими узорами, указателями пути к нектарникам.

Фриш провел такие опыты, в которых наряду с простым различением красок проверялось в разных комбинациях и контрастное — синий цвет на сером фоне, серый на желтом, желтый на фиолетовом. Тут и вовсе ясно стало, что красные цветки воспринимаются пчелами как темно-серые, пурпурные — как синие, белые — как зеленые, зеленые — как желтоватые. Палитра пчелиных красок во многом отлична от видимой человеком: пчелы различают два пурпурных, два синих, два фиолетовых цвета, у них свои, не похожие на человеческие, желтый и черный.

Если все это учитывать, дрессировка пчел на выбор определенного цвета не составляла особого труда. К синему, в частности, пчелы так привязываются, что подставку для плошки с сиропом посещают даже после того, как корм убран: все садятся на пустой синий квадрат, один-единственный среди полутора десятков таких же по размеру серых разного тона.

Фриш ликовал! Сообщение о первых опытах содержало только факты, факты и выводы. Никакой полемики. Наставление Гертвига было соблюдено.

В одном, однако, не смог он отказать себе: статья была сдана в мюнхенский медицинский еженедельник.

«Надо полагать, в клинике офтальмологии этот журнал выписывают», — посмеивался Фриш.

В клинике журнал не только выписывали, но и читали… В журнале появился ответ фон Гесса, озаглавленный «Экспериментальные исследования якобы существующего у пчел цветового зрения».

Фриш поднял брошенную ему в слове «якобы» перчатку и в мае 1914 года поехал во Фрайбург, на годичную встречу зоологического общества. Он собрался прочитать здесь лекцию с «демонстрацией опытов, доказывающих существование цветового зрения у животных, якобы не различающих красок».

Однако программа намеченных к показу опытов — надо же себе представить такое несчастье! — срывалась.

Прежде всего доставленные из Мюнхена дрессированные на цвет рыбы плохо перенесли перевозку и от фрайбургской воды настолько разболелись, что невозможно было и думать об опытах. Оставались пчелы. Но пчелы, которые в безвзяточные летние месяцы в Бруннвинкле так быстро находили выставляемые в саду приманки со сладким кормом и тотчас высылали к ним из ульев вереницы новых сборщиц-фуражиров, здесь, в весеннем Фрайбурге, где все цвело и где повсюду источались зовущие ароматы — взяток был в разгаре! — никакого внимания на плошки с сиропом не обращали.

Надежды на лекцию «с демонстрацией» не оставалось.

Вконец расстроенный, бродил Фриш перед домом и вдруг, несмотря на близорукость, заметил в только что политом огородике, принадлежавшем институтскому служителю, пчел. Они опускались на листья салата и жадно высасывали с них капли воды.

Фриш тотчас же вынес в огород свои плошки с сиропом, дождался, пока на сироп слетится побольше сборщиц, переместил плошки с пчелами на пустовавший дрессировочный столик, и вскоре к столику полетели пчелы.

Здесь были не ласточки, с лету переключившиеся на строительство. Здесь были не слепые актинии, сразу реагировавшие на свет. Здесь был не снулый гольян, меняющий окраску от легкого прикосновения.

Здесь несколько сборщиц, подкормленных сахарным сиропом, возвратились в родной улей и, заинтересовав сестер, разбудив новую доминанту, новые стремления, отправили в рейс новых фуражиров. Но как это происходит?

Одно ясно: все то же безостановочное движение, сплетенное с бесперебойными перестройками, открылось ему сегодня на кормушках, среди салатной зелени на огородной грядке.

Фриш облегченно вздохнул: угрозу скандального провала удалось отвести. Теперь можно было объяснить слушателям, почему отменена демонстрация рыб.

— Профессор Гесс полагает, что только случайно прилетевшая на синий квадрат пчела своим присутствием здесь приманивает новых сборщиц, — говорил Фриш в пояснение отчета. — Но вот мы убираем из-под кормушки синюю подкладку и кладем на ее место серую, а синюю поместим на нашей доске подальше. Посмотрим, куда станут садиться дрессированные на синий цвет новые сборщицы.

Пчелы выручили докладчика. Они помогли окончательно выиграть сражение, когда один из сторонников фон Гесса обнаружил на своем синем галстуке несколько четырехкрылых сборщиц, привлеченных цветом. Почтенный доктор яростно отмахивался от жужжавших вокруг него насекомых. Студенты, собравшиеся на лекцию, были в восторге. Никогда еще такой дружный хохот не сотрясал сводов аудитории.

Из пережитых волнений был извлечен полезный урок. Договорившись с кинооператором, Фриш заснял фильм о поведении пчел на сотах улья, на кормовом столике, на цветах. Без него он больше никуда не ездил с докладом.

Раздумывая над тем, как усовершенствовать технику эксперимента, Фриш прикидывал: надо самое большее три года, чтоб закончить работу с пчелами.

Но три года прошли…

Каждую весну, подходя к ульям, Фриш говорил себе:

«Этот опыт будет окончательным и последним. На нем я разделаюсь с пчелами».

Однако появлялись новые вопросы, а каждый решенный рождал планы новых опытов. И становилось ясно: имея в десять раз больше сотрудников и работая еще в десять раз дольше, все равно будешь иметь перед собой множество новых вопросов.

Фриш соблюдал в работе с пчелами и рыбами старое расписание: весна и лето на пасеке; осенью и зимой, когда пчелы замирают в сонном клубке, — аквариумы.

Каждый год делались открытия и в одной области, и в другой.

Но тут события 1914 года оторвали его от работы.

Началась война. Сильная близорукость избавила Фриша от солдатской шинели и окопов. Но Мюнхенский институт опустел и замер, пришлось