Эта трагическая история, полная трусливой лжи, мерзких оговоров, низкой клеветы, глупой самоуверенности и абсолютной бездарности работников спецслужб началась в июне 1961-го и закончилась в конце прошлого века.

Передо мной «Заключение по материалам уголовного дела, архивный № 50 888», утвержденное старшим помощником Генерального прокурора Российской Федерации Галиной Весновской. Речь в нем идет о бывшем артисте Ленинградского театра оперы и балета имени Кирова Рудольфе Хамитовиче Нурееве (большую ошибку допускают многочисленные публикаторы, которые пишут его фамилию через «и», то есть Нуриев. В моем распоряжении — копия паспорта Рудольфа, и там его фамилия написана через удвоенное «е». —Б.С.).

Но вернемся к так называемому «Заключению». И хотя этот документ не так уж и велик, читать его будем по частям, ибо в каждой из них звучит голос эпохи — той эпохи, когда уверенные в своей безнаказанности вожди, первые секретари, председатели и всякого рода начальники и начальнички могли делать что угодно, с кем угодно и где угодно.

Итак, первая часть этого жестокого и, не боюсь этого слова, бесчеловечного документа:

«Приговором Судебной коллегии по уголовным делам Ленинградского городского суда от 2 апреля 1962 года Нуреев Р.Х. по ст. 64“а” УК РСФСР осужден к 7 годам лишения свободы с конфискацией имущества по обвинению в том, что, находясь в гастрольной поездке в составе балетной труппы Ленинградского театра оперы и балета им. Кирова во Франции, отказался возвратиться из-за границы в СССР при следующих обстоятельствах.

16 июня 1961 года по окончании гастролей в Париже Нуреев вместе с труппой прибыл в аэропорт, чтобы лететь в Лондон. Перед посадкой в самолет директор театра сообщил Нурееву, что по указанию Министерства культуры СССР ему надлежит убыть в Москву для участия в концертных выступлениях, в связи с чем его вылет в Лондон отменяется.

Вместо выполнения этого распоряжения Нуреев обратился к французским властям с просьбой о предоставлении ему политического убежища и от возвращения в Советский Союз отказался. Отказ Нуреева возвратиться в СССР был использован буржуазной прессой для клеветнической кампании, чем нанесен значительный ущерб интересам Советского Союза.

Факт отказа Нуреева возвратиться в СССР доказан материалами дела».

Такой факт действительно доказан. Но что предшествовало решению Нуреева не возвращаться в Советский Союз? Чем оно вызвано? Не подтолкнул ли его кто-то к этому сжиганию мостов, и не было ли в аэропорту примитивной провокации?

Чтобы ответить на эти и многие другие вопросы, Управление КГБ по Ленинградской области возбудило уголовное дело, которое принял к своему производству капитан Валдайцев. А обвинялся Нуреев ни много, ни мало в измене Родине, и в постановлении об избрании меры пресечения в случае его появления на территории Советского Союза предписывалось подвергнуть Нуреева заключению под стражу. Так что ситуация была нешуточной. А за измену Родине, в соответствии со статьей 64 «а», Нуреева ждал смертный приговор.

Как водится, следователь начал с допроса свидетелей. Одной из первых в печально известный Большой дом была приглашена сестра Рудольфа — Разида, педагог по образованию. Она рассказала об отце, который прошел всю войну, о матери, которая в труднейших условиях эвакуации тянула четверых детей, о том, что первое жилье, тринадцатиметровую комнату на шестерых, они получили уже после возвращения отца с войны.

— Танцевальное дарование брата обнаружилось еще в детском саду, — продолжала Роза, — но родители категорически запрещали ему посещать хореографический кружок. Еще больше обострились отношения в школьные годы: и в Дом учителя, и во Д ворец пионеров Рудольф бегал тайно от родителей, а я, как могла, его прикрывала. Потом на него обратил внимание балетмейстер Уфимского театра оперы и балета — он предложил брату место в театре. Когда Рудольф сказал об этом родителям, они устроили страшный скандал! Что это за профессия, кричал отец, никто в нашем роду не кривлялся на сцене! И тогда я в открытую пошла против них и настояла на том, чтобы Рудольф занимался любимым делом. Так, в шестнадцатилетнем возрасте, он поступил в балетную труппу театра, а учиться перешел в вечернюю школу.

— А как он оказался в Ленинграде?

— В 1955-м в Москве проходила декада Башкирского искусства. Рудольфа заметили и московские, и ленинградские хореографы — учиться приглашали и те и другие. Брат выбрал Ленинград. В училище его зачислили сразу в шестой класс, а через две недели перевели в восьмой. В 1958-м он сдал выпускные экзамены и был приглашен в Кировский театр.

— Что вы можете сказать о его политических взглядах?

— Ничего. По-моему, их у него вообще не было. Наверное, это прозвучит слишком красиво, но он жил искусством и ради искусства. Судите сами! За два года он подготовил десять ведущих партий в балетных спектаклях Кировского театра. Мало кто знает, что за это же время он научился играть на пианино, а после гастролей в Египте, не желая, как он говорил, быть глухим, засел за английский и довольно быстро его освоил. Я уж не говорю о том, что Рудольф не вылезал из музеев, театров и филармонии. Иначе говоря, он прекрасно понимал ущербность своего провинциального воспитания и, не жалея сил, ликвидировал многочисленные пробелы. При такой занятости, как вы понимаете, ему было не до политики.

— Говорят, у него был довольно сложный характер?

— Да какой там сложный?! Он очень добрый, честный, заботливый и принципиальный парень. К тому же очень гордый и, видимо, из-за этого легко уязвимый. Не стану скрывать, Рудольф довольно вспыльчив, закипеть он может мгновенно — ив такую минуту может нагрубить, а то и оскорбить. Но он очень быстро остывает, и тут же начинает раскаиваться и извиняться. Уверена, что решение остаться во Франции Рудольф принял в состоянии аффекта и теперь рвет себе сердце, не зная, как выпутаться из этой истории. Ни секунды не сомневаюсь, что если ему как-то деликатно помочь, Рудольф вернется на Родину.

Помогать капитан Валдайцев никому не собирался — задание у него было совсем другое — и потому задал типично кагэбэшный вопрос:

— Известны ли вам близкие связи Нуреева?

— Что вы имеете в виду? — не поняла Роза.

— Его друзья, подруги, короче говоря, круг общения.

— Поклонников и поклонниц было множество, а вот друзей, к великому сожалению, не припомню, — вздохнула Роза. — Единственным по-настоящему близким человеком Рудольфу был Пушкин.

— Кто-о? — опешил капитан.

— Пушкин. Точнее, Александр Иванович Пушкин — он был педагогом брата в хореографическом училище. Насколько мне известно, Пушкин продолжал с ним заниматься и в театре. Пушкина Рудольф любил и уважал, как никого на свете. Других, как вы говорите, близких связей я не знаю.

Нетрудно догадаться, что Александра Ивановича Пушкина тут же вызвали в Большой дом и учинили довольно продолжительный допрос.

— Вы знаете Рудольфа Нуреева? — с совершенно нелепого вопроса начал следователь.