хуже фирменных, а стоят в пять раз дешевле. Тебе еще уступлю. А хочешь, там посмотри… — За ее спиной и на двух других стенках закутка висело челночное турецко-китайское барахло. — Копайся хоть до вечера. Сегодня народу мало. После Восьмого марта покупатель, блин, совсем не идет. Пропили все на хрен! Теперь только в апреле очухаются.

Водолазки — белые, красные, розовые — были совсем ни к чему. Из всего развешенного однообразного многообразия более или менее приличным показался темно-зеленый свитерок. Хотя зеленый цвет не являлся самым предпочтительным, не мешало на всякий случай выяснить, хау мач.

— А ско… — Обернувшись, она онемела.

Прямо напротив, у прилавка с бельем, тетка, по габаритам превосходящая борца сумо, напялив поверх футболки кружевной лифчик, пыхтела, как паровоз, пытаясь застегнуть его толстенными, негнущимися руками…

— Слышь, мужик, помоги давай!

Продавец некоренной национальности — то ли таджик, то ли узбек, — раскладывающий женские трусы, с готовностью подскочил, застегнул крючки на слоновьей спине, одернул исполинский лифчик со всех сторон и, подняв зеркало, застыл с улыбкой ловко прикидывающегося идиотом восточного хитреца.

Мизансцены отвратительнее не доводилось наблюдать, кажется, ни разу в жизни. О времена! О нравы! Папа правильно говорит: народ утратил всяческие ориентиры. Скорей бы сбежать из этого паноптикума!

— Сколько стоит зеленый свитер?

— Это «эмка», тебе не подойдет. Тебе «эску» надо, а они, блин, у меня кончились. Погоди-ка… эй, Луизка! Луизк! Погляди за товаром! Мы к Наташке смотаемся! Пошли!

Вроде стационарная особа, а понеслась так, что и не догонишь! Оборачивалась на бегу потным, взволнованным лицом и сопела: «Щас-щас!»

— А, вон она! Наташк! Хайль Гитлер! У тебя еще немецкие зеленые «эски» есть?

— Закончились.

— Во, блин!

Наташка оказалась гораздо приятнее и цивилизованнее.

— Не расстраивайтесь, девушка, сейчас мы вам обязательно что-нибудь подберем. У меня дочка такая, как вы.

Спустя полчаса в большом пакете лежали черное платье без рукавов, с широким поясом и эпатажным названием «коктейльное», свитер цвета… такого, как если в кофе набухать молока, и широкие летние брюки — здесь «молока» было поменьше…

— Как вам мои приобретения, теть Жень? Обмоем? Чайком с тортиком?

— Классный прикид, Танюха! Но насчет обмыть категорически непрохонде. Торгуем сегодня до упора. Приезжай в следующий выходной. Я без тебя жуть как скучаю!

* * *

Холодно, зараза! Ух! И покупатели, паразиты, все куда-то провалились!.. Еще чуток потоптавшись, она заползла в палатку и врубила рефлектор. Через час пора домой сваливать. Жалко, конечно, что обманула Танюху, но что ж поделаешь, раз Алик обещал заглянуть на огонек.

Еще придет ли? Капризный стал! Ночевать не остается. Короче, хрен его знает, что у мужика на уме! Вроде и не отваливает окончательно, но и сильно нежных чуйств тоже не проявляет. Так, самую малость — чтобы подруга с крючка не сорвалась. А она, идиотка, от такого джигитского хладнокровия только еще больше заводится. Страшное дело!

Думала ли она еще прошлым летом, что может снова так влюбиться? Да никогда в жизни! Тем более в этого усатого Мухаммедыча! Кто бы сказал — рассмеялась в лицо!

Шастал по рынку в белой рубашонке, здоровалась, но называла исключительно по имени и отчеству. Как большое начальство. А тут, понимаешь, захотелось арбузика, что б он провалился, черт полосатый! Углядела из палатки, что народ арбузики прет, и тоже рванула. Выбрала здоровенный, темно-зеленый, звонкий, с сухим хвостиком. Мужик, все из той же усатой компании, положил на весы, крикнул: восемь кило двести — и назвал цену. Только мы и без него считать умеем! Трехзначные числа перемножаем без напряга. Решил напарить девушку на десять пятьдесят! Сейчас! Высказалась, естественно, а шакал давай базарить — арбуз отобрал, кинул обратно на кучу.

— Нэ хочэш, нэ бэры, иды отсуда!

— Ах ты, паразит!

Но с этими сволочами связываться — себе дороже. Плюнула и потащилась к себе в палатку. И вдруг нарисовался Мухаммедыч — свеженький такой, веселенький, все в той же надутой ветром белой рубашечке:

— Кто нашых дэвушек обыжаэт?

Как тут было не повести плечиком, не блеснуть глазками? Блеснула и давай объяснять, что не могла ошибиться.

— А, это ты? Знаю, знаю, мне ребята гаварыл, что ты харашо считат умэеш! — Взял из руки полтинник, отдал шакалу и скомандовал: — Давай самый балшой!

— Спасибо! Что вы к нам редко заходите, Али Мухаммедович? — Спросила, конечно, чисто из благодарности, не вкладывая никакого особого смысла.

Приперся в тот же день! А в палатке и так повернуться негде от мешков с сахаром — сезон. Ну и… то бедром кадр прижмется, то вроде как приобнимет, сам пошучивает, а глазки, ох, как посверкивают! Она уж и позабыла, как это бывает, когда мужик с тобой заигрывает, и сама развеселилась — почувствовала себя молодухой.

Вечером дождь лупил сумасшедший, только успевай уворачиваться от машин — окатят, сволочи, с ног до головы. Вот и прыгала, как коза, на автобусной остановке.

— Ха-ха-ха!.. Садыс! Падвэзу!

— Ой, спасибо!

Еле забралась со своим арбузом, сумкой и мокрым зонтиком в раздолбанный синий джигитской «жигуль». Сумку и зонтик под ноги запихала, арбузище — на колени. Обняла двумя руками, чтоб не шмякнулся, да так и ехала с арбузом, как беременная с пузом! Смех!.. А джигит на каждом светофоре то положит горячую, шаловливую ручонку на голое колено — юбка узкая, задралась, зараза, с арбузом особо не поправишь, — то привалится, но вроде как не специально, а так, с разговором. Доставил до подъезда, однако отпускать, видно, не собирался — дверцу у него заело с правой стороны! Ну, и воспользовался кадр случаем.

Смешно было жутко — арбуз того и гляди грохнется, с зонтика вода в туфлю льется. Хорошо еще дождь хлестал — соседи не застукают, как Женька с девятого этажа с мужиком в машине целуется. Мухаммедыч что-то совсем раздухарился: расстегнул пуговицы на своей рубашонке, за руку ухватил и прижал к кудрявой груди:

— Сматры, как стучыт!

Сердце у мужика, и правда, колотилось по-бешеному. Хитро заулыбался, паразит, и руку все ниже, ниже… Но мы тоже не первый год замужем! Хоть слегка и прибалдела, вовремя сообразила, что пора сматываться.

— Испугалса?.. Ха-ха-ха!.. Нэ бойса! Нэ кусаюс!

Кадр стал шептать на ухо всякие приятные словечки со своим эротичным кавказским акцентом, усами шевелить, нежно ерошить волосы, целовать в шею. Можно подумать, не сорокашестилетний матерый джигит, а влюбленный мальчишка! На эти нежности и купилась идиотка.

— Давай у тебэ кофэ папьем?

Попили. Как говорится, от дебюта до эндшпиля — ровно десять секунд! Думала, мужик — ого-го! — а выяснилось, совсем не по этому делу. Бабы у