распахнутая во внеземные пространства, и в лицо дохнул ветер, несущийся среди звезд… Темный Человек ждал… ждал — но вот чего? Быть может, каменные глаза статуи смотрели куда-то сквозь стены скалли, прозревая заснеженные просторы и громаду скального мыса, и видели там пять лодок, что скрытно, без весельного плеска, пересекали тихие темные воды?..

Но об этом Турлог Дуб, конечно, не догадывался. Он-то не видел ни лодок, ни молчаливых гребцов — смуглых, низкорослых мужчин с темными непроницаемыми глазами…

В это время шум прорезал громкий голос Торфеля.

— Эй, друзья! — Сразу воцарилась тишина, и юный морской король поднялся на ноги. — Сегодня, — прогремел он, — я беру себе невесту!

Воины так захлопали в ладоши, что содрогнулись продымленные стропила. Турлог тихо выругался, от ненависти его чуть не выворачивало наизнанку.

А Торфель подхватил девушку и с этакой грубоватой нежностью поставил ее на стол подле себя.

— Разве не подходящая невеста для викинга? — прокричал он. — Правду сказать, чуток застенчива, но ничего, еще освоится…

— Все ирландцы — трусы! — закричал Освик.

— Ага, и порукой тому — Клонтарф, а также шрам на твоей роже, — прогудел Этельстан. Дружеская поддевка заставила Освика сморщиться, зато толпа гостей просто взревела, охваченная грубым весельем.

— Берегись, Торфель, нрав у нее наверняка непростой, — подала голос дерзкая красотка, сидевшая среди воинов. — Ирландские девки царапаются, как кошки!

Торфель рассмеялся как человек, привыкший уверенно подчинять себе кого угодно.

— Я возьму березовую палку и преподам ей урок, если вдруг что. Но довольно! Час уже поздний… Эй, жрец! Иди-ка сюда и пожени нас!

Священник поднялся с явной неохотой.

— Дочь моя, — сказал он. — Эти язычники силой доставили меня сюда, чтобы я совершил в их безбожном доме христианский брачный обряд. Ты по доброй воле идешь за этого человека?

— Нет, нет! Господи, нет! — вскрикнула Мойра, и в ее голосе прозвучало такое отчаяние, что у Турлога выступил на лбу пот. — О святой отец, прошу тебя, избавь меня от подобной судьбы! Они вытащили меня из дома… сразили брата, который пытался меня отстоять… Этот вождь увез меня, как невольницу! Как животное, не имеющее души!..

— Тихо! — рявкнул Торфель и шлепнул ее по губам. Далеко не в полную силу, но из уголка нежного рта протянулась вниз струйка крови. — Во имя Тора, больно ты много воли взяла! Я намерен жениться, и никакой писк паршивой девчонки не остановит меня. Смотри, пакость неблагодарная, я раздобыл жреца и женюсь на тебе по вашему христианскому обряду, и все ради твоего глупого суеверия! Не зли меня, не то передумаю и возьму тебя как рабыню, а не как жену!

— Дочь моя, — неуверенным голосом продолжал священник, боясь не столько за себя, сколько за Мойру. — Дочь моя, подумай хорошенько! Этот мужчина предлагает тебе очень многое — больше, чем предложат другие. И, по крайней мере, он собирается честь честью заключить брак, дав тебе почтенное положение законной жены…

— Вот именно, — прозвучал низкий голос Этельстана. — Будь умницей, скажи «да» и наслаждайся. В наших северных домах сидят по лавкам немало южанок…

«Ну и что мне теперь делать?» — до боли в висках ломал голову Турлог. По идее, ему оставалось только одно: дождаться, покуда окончится церемония и Торфель удалится в опочивальню с юной женой. Тогда он прокрадется за ними и похитит ее, по крайней мере, все для этого сделает. После чего… Нет, так далеко лучше было не загадывать. Он уже совершил все, на что был способен. Он и дальше расшибется ради Мойры в лепешку. Жаль, он вынужден был делать все в одиночку — у изгнанника не было друзей даже среди бродяг, подобных ему самому. А самое скверное — он не мог не только добраться до Мойры, но и как-либо сообщить ей о своем присутствии. Это значило, что ей придется вытерпеть церемонию бракосочетания, не имея ни малейшей надежды на избавление — надежды, которую, возможно, подарило бы ей известие, что он здесь…

Что-то заставило Турлога покоситься на Темного Человека, который все так же угрюмо и одиноко возвышался над пиршественными столами. У его подножия новое спорило со старым — язычество схлестнулось с христианством, — и Турлог вдруг явственно осознал, до какой степени то и другое в глазах Темного Человека было новшеством, мимолетным и преходящим.

Быть может, каменные уши Темного Человека в это время внимали тихому скрипу, с которым коснулись берега лодочные кили? Шипению быстрого ножа в темноте и негромкому бульканью, с которым течет кровь из рассеченного горла?.. Что до людей внутри скалли — они слышали только шум собственного веселья. А те, что веселились у костров снаружи, распевали громкие песни, не подозревая о молчаливой смерти, которая уже стягивала кругом них свои кольца…

— Довольно! — снова закричал Торфель. — Давай, жрец, пересчитывай свои бусины и поскорей бормочи все, что у вас принято! А ты, девка, стой смирно — будем жениться!

Он сдернул девушку со стола и поставил на пол перед собой. Мойра вырвалась из его рук, ее глаза горели огнем. Все-таки в жилах пленницы текла горячая гэльская кровь, и заглушить ее голос было непросто.

— Ты, ублюдок желтоволосый! — выкрикнула Мойра. — Ты вправду вообразил, будто принцесса Клэра, кровная родственница Брайена Боры, послушно сядет на лавку в доме варвара и станет плодить ему белобрысых щенков? Нет! Я нипочем не пойду за тебя замуж!

— Значит, будешь моей рабыней! — взревел Торфель, ловя ее за руку.

— Не достанусь я тебе и рабыней! — отбросив весь страх, с отчаянным торжеством прокричала она. Быстрым, как мысль, движением выхватила кинжал из ножен, висевших у него на поясе…

И вогнала бритвенно-острое лезвие себе под сердце.

Священник закричал так, словно это ему, а не ей достался удар. Сорвавшись с места, он бросился к Мойре и подхватил ее, падающую, на руки.

— Да пребудет на тебе проклятие Господа Всемогущего, Торфель! — вскричал он, и его голос прозвенел, точно боевая труба.

Отойдя, священник бережно уложил Мойру на лавку…

Торфель остался стоять, он выглядел смущенным и удивленным. Какое-то мгновение царила тишина… И вот тут Турлог О’Брайен лишился рассудка.

— Лэмб Лэйдир Абу! — боевой клич О’Брайенов нарушил молчание, точно вопль подраненной пантеры. Все обернулись на крик — и осатаневший гэл вылетел из-за мехового занавеса, точно порыв бури прямо из ада. В эти мгновения им владела знаменитая черная ярость кельтской расы, перед которой бледнеет даже берсеркское безумие викингов. Его глаза горели, обметанные пеной губы судорожно кривились… Он ворвался в толпу, снося с ног воинов, застигнутых врасплох и неспособных толком сопротивляться. Его жуткий взгляд был