class="p1">…Страх ушел быстро — видимо, снова помогла мать.

Он перемахнул через забор на улицу и оперся на собственные колени, тяжело дыша. Во рту было кисло, ноги гудели — тренированное прежде тело после неподвижного лежания в коме буквально разваливалось на части и не было готово к таким подвигам. Он густо, тяжело сплюнул зеленоватой слюной.

Надо было собраться, встряхнуться, подумать, что делать дальше.

Откуда-то издалека послышались звуки хлюпающих под чьими-то ногами луж.

Шварц выпрямился.

По темной 5-й линии брел понурый Новенький.

88

Шаманов-младший проснулся среди ночи от какого-то отдаленного бубнежа, который то становился громче, то совсем стихал, то расходился с новой силой.

По привычке, выработавшейся за ночевки у Новенького, Саша собирался было скатиться с матраса, чуть не наебнулся с раскладушки и шепотом выругался.

Ах да, точняк. Тетя Диана и дядя Армен.

Он прислушался: где-то в глубине дома говорили вроде как шепотом, но на повышенных тонах; ну ясно — так и не помирились. Саша начал уплывать обратно в сон, убаюканный приглушенным жужжанием голосов, но вдруг вскинулся и широко открыл глаза. Спать больше не хотелось совсем — хотя, судя по мигающим на комоде электронным часам, шел лишь четвертый час ночи.

В глубине дома разговаривали три человека.

Одеваться Шаману не понадобилось: повинуясь странной чуйке, он спал прямо в «Адидасе». Подумывал было даже не разуваться, но жалко было засирать кроссовками нездоровую безупречную белизну теть-Дианиных простыней.

Он обулся, ничего не слыша из-за стука собственного сердца, до бровей натянул пидорку и, стараясь не скрипеть половицами, пошел к выходу. Что конкретно его так высадило, Шаман не понимал, но предразумное, животное чувство опасности гнало его прочь из захлопывающейся ловушки.

На кухне кто-то неподвижно и тихо сидел.

«Блять», — обреченно подумал Саша и замер, не дыша. Выскользнуть из соседского дома по-человечески, через дверь, явно не получится: неопасные люди по ночам в гости не ходят, а если и ходят, то не отмораживаются в одно лицо в темной комнате.

Подумалось: вот бы сейчас помогла та невидимая хуйня, что привязалась к ним с пацанами после Танаиса! Разум бы погрузился в розовую вату, а тело под управлением демона (или кто там это на самом деле был) сделало бы всё, что нужно, — пришел бы в себя уже в безопасности… Саша отогнал непрошеную мысль. Рассчитывать следовало только на себя — тем более с учетом того бреда, что невидимка нес из радиоприемника по поводу жертвоприношений и самоубийств.

Кухонный силуэт пошевелился и совершенно буднично почесал себе башку, после чего громко, с подвыванием, зевнул. Это уже похоже на дело, подумал Шаман. Уснет сейчас, а я аккуратно съе…

— Да мы же не звери какие! — голос дяди Армена звучал громко, с надрывом. О том, что кругом ночь, он, очевидно, забыл. — Зовите этого своего — я не буду такой грех на душу брать!..

Силуэт подорвался из-за стола и сквозанул вглубь дома.

Шаману резко перестало быть интересно, чего там такого не собирался брать на душу дядя Армен. Он в пять шагов преодолел расстояние до входной двери, дернул ручку и выскочил на улицу, уже не беспокоясь о конспирации.

Врезался в спину стоящего на крыльце человека.

Отскочил назад, на боксерском рефлексе вскидывая руки к подбородку, — и опустил руки, не успев даже толком сжать кулаки.

— Всё, Шаманенок, отбегался, — спокойно сказал Коля Фармацевт. — В дом иди, поедем скоро.

Дальше были вспышки.

Побелевший Армен, будто бы даже готовый кинуться на Фармацевта и его свиту.

Пылающие ненавистью глаза тети Дианы — и ненависть эта обращена конкретно к нему, к Шаману.

В кухне что-то разбилось.

Везде включили свет.

Кто-то стиснул его плечо жесткими, словно деревянными пальцами.

Всё замедлилось, как будто утонуло в тошнотном киселе из пионерлагеря в Лиманчике.

— Всё, двигаем, — недовольно сказал кому-то Фармацевт. — Спасибо, так сказать, за проявленную бдительность.

Последнее было адресовано уже хозяевам. Бандит засунул руку в недра замшевой куртки, вынул оттуда неопрятный комок денег и, не считая, сунул дяде Армену. Тот отдернулся, сверкнув глазами; купюры рассыпались по полу.

— Мы не возьмем! — быстро и яростно сказала за мужа тетя Диана. — Мы не Иуды какие-то!

— С пониманием, — легко согласился Фармацевт, и доверительно сообщил Саше: — Твой же брательник, понял, их единственного племянника ушатал. Кровиночку в гроб сложил. Всё, род прервался, — а у них, у армяней, серьезно с этим делом…

Диана страшно, как зверь, завыла.

Шаману вдруг разом стало всё понятно — как будто он и раньше знал, просто забыл. Но и винить соседей за предательство он, пожалуй, не мог: если б он сам оказался на их месте, если бы получил шанс добраться до убийцы ближайшего родственника…

Хотя вот он, этот убийца, стоит.

Саша из-под полузакрытых век глянул на Фармацевта — и по-боксёрски, инстинктивно расслабил плечи.

Бандит, внимательно смотревший ему в глаза, заметил характерную искорку — и хмыкнул.

— Рискнешь, малой?

Шаман возненавидел себя за то, что не рискнет. Шансов — не было.

Подкатывала истерика: да где же этот невидимый?! Всё бы сейчас отдал, чтобы оказаться под его управлением!.. Здоровье, жизнь, — всё!

Спавший под курганами обладал многими способностями, но в нескольких местах одновременно находиться не мог.

— Всё, хорош вола ебать, спать охота, — Фармацевт направился к выходу; купюры шуршали под подошвами его туфель, как палые листья.

— Отпустите его, — зашелся дядя Армен. — Он же дите совсем!.. У него батя от рака умирает! Врачи сказали, два месяца край осталось!

Пол ушел из-под Сашиных ног.

Фармацевт, не оглянувшись, бросил через плечо:

— Все там будем.

89

Пух не очень хорошо помнил, как оделся, вышел из квартиры и оказался на улице — его сознание поработил не древний демон-трикстер, а вполне современная Аллочка со своим блондинским хвостом. Папа что-то бубнил вслед, вышедшая из ступора мама ахала, рабочие возились с фортепиано, — но всё это было далеко-далеко, как на другой планете.

— …Юбка сказала, где ты живешь, вот я и зашла проведать.

Аркаша встряхнулся: надо было как-то поучаствовать в разговоре. Было это не так-то просто: мысли, словно обвешанные гирями, тяжело перекатывались внутри черепа.

— А, э-э-э, ну, это самое, — сказал он, и тут же мысленно себя обругал. Хорошо еще, что только мысленно.

— Аркаш, ты меня прости,