Диплом на графское достоинство, подписанный Иосифом, заключал в себе следующие слова:

«Безбородко во всех должностях и чинах усердием своим к славе и благу отечества, к исполнению намерений своей монархини, к утверждению доброго согласия с державами, дружеством и союзом с российскою монархией связанными, верным своим радением и разными достославными подвигами получил многие отличные знаки государевой милости и своими почётными свойствами украсил себя и род свой и чрез то приобрёл и наше отменное благоволение».

Графское достоинство было распространено и на брата Безбородко, бригадира Илью Андреевича, и их потомство, и притом так, что «яко они уже от четвёртого колена с отцовской и матерней стороны природные были графы и графини Священной Римской империи».

Но и это возвышение было встречено всем петербургским обществом с насмешкой и остротами. Безбородко не любили в обществе за его неумение слыть остряком и весельчаком, терпеть не могли его мрачный и угрюмый вид на всех званых вечерах, смеялись над его спущенными чулками и неуклюжими кафтанами, а более всего над его невыносимым и смешным для русского уха малороссийским акцентом.

Мало того, видные люди общества представили пасквильный рисунок с сатирической подписью под ним. Новоиспечённый граф был изображён в самом оскорбительном и унизительном виде.

Безбородко пожаловался Екатерине. А поскольку в рисунке была затронута и императрица, то Екатерина велела разыскать авторов и сурово наказать их. Авторами оказались весьма знатные люди — баронесса Эльмпт, фрейлина государыни, граф Бутурлин, адъютант Потёмкина, его сестра Дивова.

Наказание было суровым. Баронессу высекли в присутствии гофмейстерины и отослали к отцу в Лифляндию, Бутурлина отставили от службы и отправили в ссылку с запрещением бывать в местах пребывания императрицы, а Дивова вместе с мужем, ни в чём не повинным, была выслана из столицы.

Тем не менее всё петербургское общество встречало Безбородко презрительными взглядами и скрытыми насмешками. Положение изменилось, когда сама государыня пригласила его постоянно бывать на её частных приёмах вечерами в знаменитом Эрмитаже. Теперь у Безбородко не было отбоя от просителей, теперь ему кланялись все сколько-нибудь знатные люди в государстве — поближе к приближённому, и может, достанется милостей, наград, денег, чинов. Таково было русское общество восемнадцатого века!

Многочисленные должности и поручения императрицы почти не оставляли Александру Андреевичу свободного времени, однако он умудрялся не упускать возможности кутить самым пошлым образом в свободные от присутствия дни. Но с начала недели он снова был в отличной форме, являлся с докладами к императрице самым точным манером.

Екатерина постоянно интересовалась почтовым ведомством, которое было поручено Безбородко. За образец для устройства почтовой связи он взял французскую почту и приводил в порядок все системы почтовой связи. Были открыты многочисленные почтамты, что сделало более удобными сообщения по стране, устроены почтовые станции не далее, как в пятнадцати-двадцати пяти вёрстах друг от друга, проложены новые, наиболее короткие и спокойные дороги, а почта была разделена на лёгкую и тяжёлую, а правила о подорожных установлены твёрдые и легко контролируемые. Но несмотря на все эти меры, почтовое дело оставалось в России всё ещё далеко не идеальным. Екатерина сердилась и выговаривала Безбородко, но дальше этого не шла — слишком уж тяжело было превращать Россию в цивилизованную страну, и императрица отлично понимала это. Однако меры, предпринятые Безбородко, подвинули вперёд почтовое ведомство, и с тех пор почта начала приходить аккуратно и быстро. Но зато императрица заметила, что главным препятствием в России, в том числе и для становления почтового дела, остаются дороги. Обширные пространства страны, множественные болота, леса, горы — всё это составляло непреодолимые препятствия для развития дорожной сети. Ив 1786 году Екатерина назначила Безбородко членом «комиссии о дорогах в государстве».

Почти одновременно она ввела его в Государственный совет при императрице.

Генеральные планы по строительству дорог были представлены Екатерине только спустя десять лет после учреждения дорожной комиссии, но в эти годы многое сделал Безбородко для усовершенствования и нового дорожного строительства. Конечно, речь шла пока что лишь о европейской части государства, потому что необозримые просторы Сибири не давали даже и думать об устройстве там сносных дорог.

Став членом Совета, Безбородко теперь ещё чаще стал докладывать Екатерине о всяческого рода делах, и в том же году императрица пожаловала ему титул гофмейстера. А когда она собралась в Крым, то распорядителем определила быть тому же Безбородко.

На всю поездку было выделено три миллиона рублей, но хватило их на одну только половину, и Безбородко изощрялся, как мог, чтобы сэкономить государственные деньги. И всё-таки он был не в силах напрямую сказать Екатерине, что главный растратчик денег в государстве — это она и её двор, жившие в исключительной роскоши и пышности.

Безбородко старался, чтобы на остановках, где императрица должна была ночевать со всей своей свитой, всё было предельно просто: обыкновенная мебель, дешёвые дворцы, наскоро строенные в честь прибытия императорского поезда. Однако он не мог ручаться, что все эти буфеты и серванты, сервизы и столовые приборы тотчас не разворует челядь да и сами руководители этих стоянок, потому что они знали, что всё это лишь на один день.

Воровство было постыдным и повальным. Воровали все — от простой кухарки до князя и вельможи. Оттого и не хватило денег на поездку императрицы. Но Екатерина, не скупясь, позволила взять ещё три миллиона из государственной и так уже тощей казны, чтобы прибыть обратно в Петербург.

Поддаваясь всеобщему влиянию, и Безбородко теперь не скупился в тратах на самого себя. Даже киевскому генерал-губернатору фельдмаршалу Румянцеву писал он об удобствах для себя:

«Что касается меня, то я совершенно полагаюсь на милостивое Вашего сиятельства распоряжение. Но осмеливаюсь донести, что по качеству министра иностранных дел нельзя мне обойтись без некоторого рода репрезентации. Следственно, хотя я и предпочту не ближний дом, но некоторый немного пообширнее и выгоднее...»

Самому же Румянцеву он указал экономить на всём, так что к приезду императрицы Киев даже не был украшен. Но когда Екатерина выразила недовольство и послала Мамонова высказать это фельдмаршалу, грубоватый и прямолинейный вояка ответил ему, что он, Румянцев, привык брать города, а не украшать их. Это надо было передать императрице.

Безбородко не оставлял надежды приобрести себе ещё и более почтительных покровителей. И в Нежине, где он принимал императрицу в своём имении, он представил ей уже известных Милорадовича и Миклашевского. Мало того что императрица, обратив на них внимание, благодарила Безбородко за достойный приём, она ещё и удостоилась жестокой сцены ревности со стороны своего фаворита Мамонова. Впрочем, и будущий фаворит Зубов тоже ненавидел Безбородко именно из-за этого знакомства императрицы с его красавцами-родственниками...