– Как была ты чужой, Джасс, так и осталась чужой, – сказала Лзиф.

Тор сделал крошечный шаг вперед, старательно заслоняя левый бок подруги. По его лицу было видно, что тангар готов совершить тягчайший для своего племени грех – убить женщин. Если они попытаются напасть на Джасс. Да, но женщины ли это?

– Мы остановимся в приюте при храме Пестрой Матери. Придешь завтра в полдень, чтоб мы могли совершить обряд, чужая, – распорядилась Сэтт.

– И не подумаю, – ответила Джасс. – Надо было вершить обряды в яме у Сигирина.

– Ты придешь, если хочешь жить, – прошипела ошпаренной кошкой Тимва.

– Пошли, Торвардин сын Терриара.

Джасс воткнула тангару в руки корзинку, мол, тащи, раз предлагал помощь, и с гордо поднятой головой удалилась с глаз своих бывших соратниц.

– Какие они страшные.

– Ты хотел сказать – опасные, Тор.

– Они там, в Хатами, все такие?

– Нет, – рассмеялась Джасс. – Есть еще уродливее. На Старшую Сестру смотреть жутко. Представь себе тягловую кобылу ростом с тебя, волосатую, как Пард, побитую оспой, веснушчатую и без передних зубов.

– Святой огонь! Несчастная женщина!

– А уж скольких она сделала несчастными, ты себе и вообразить не можешь.

Джасс вовсе не хотелось смеяться, даже над Первой Сестрой, которая, в сущности, была тварью жестокой и коварной и ничуть не более приятной, чем покойный Бьен-Бъяр.

– Тебе страшно?

– Честно? Очень. Хатами могут слишком много, чтоб начихать на их требования.

– Так ты пойдешь к ним завтра?

– Пойду, Тор. Но живой я оттуда уже не выйду, – вздохнула Джасс. – Скорее всего.

– Ничего! Не переживай. Альс что-то придумает.

– В том-то и дело…

Именно этого Джасс боялась более всего. Эльф из-за нее рискует нажить себе немало бед. С хатами не шутят, с хатами не воюют, с хатами не спорят, с хатами не ссорятся. А на что способен Альс, можно себе только вообразить.

Что ты станешь делать, девочка-жрица? Чем пожертвуешь, чтобы с мужчиной, сходящим по твоим глазам с ума, не случилось ничего плохого? Чем ты отплатишь тому, кто без устали хранит твой сон и твой покой?

– Дай мне подумать, – только и сказал Ириен, выслушав историю о встрече с хатамитками и о приглашении для Джасс.

Таким тоном сказал, что она посчитала за счастье залезть в уголок проклятущей скрипучей кровати, которую они оба ненавидели всем сердцем. Только потому этой престарелой уродкой еще не растопили печку, что Альс поклялся отомстить внезапно впавшему в крайнюю степень скупости Сийгину, который и купил сие чудовище за гроши. Когда они любили друг друга, то скрип стоял на всю улицу и мешал спать чуткому к отвратительному звуку орку. Тот уже и рад не был, что сэкономил немного серебра.

Но сейчас Джасс не рискнула спорить, свернулась клубочком и могла только видеть четкий черный профиль Альса на фоне света в дверном проеме. Эльф смотрел в пространство, не шевелясь и даже, кажется, не моргая. Видят боги и демоны, он был ослепительно красив в своем душевном и мыслительном напряжении.

Впрочем, как-то за подобные мысли, только высказанные вслух, ее уже один раз высмеял Унанки.

– Кто? Альс – красивый? – хмыкнул он. – Красивый у нас Сийгин. Я тоже красивый. Все остальные так себе.

– Ты самовлюбленный дурак, – обиделась она не на шутку.

– Я понимаю, ты его любишь, но я-то могу быть объективным, – не понял эльф. – Ирье даже не симпатичный. Если уж использовать ваши человеческие понятия и термины.

– А по-вашему, по-эльфячьи он какой?

– Понимаешь… вы слишком любите загонять все вокруг в рамки. Океан у вас красивый, и мужчина вроде Сийгина тоже красивый, и цветок красивый, и полет сокола, и резная спинка стула, и лесная полянка. И все характеризуется одним-единственным словом. По-моему, это глупо.

– А как надо?

– Как надо – уже давно сказано на ти’эрсоне, – отрезал Унанки. – Нет таких слов на людских языках, нет… и думаю, не будет.

Пререкаться с Джиэссэнэ можно очень долго. Ты ему слово, он тебе десять, ты ему «белое», он тебе «нет, черное» и «ничего ты, человечек, не поймешь никогда». Расист остроухий.

– Ты мне уже говорил что-то похожее. Так что же там про красоту? – напомнила Джасс.

– По-своему Ирье – совершенство, а совершенство не может быть ни красивым, ни уродливым, – заявил эльф. – Запомни, человечек, он совершенный. В том, что ты им восхищаешься, нет ничего странного. Странно то, что он так сильно увлечен тобой и выбрал именно тебя.

Эльфы умеют иногда высказаться так жестоко, что хоть стой, хоть в обморок падай. Честно, жестко и без всякой скидки на чувства. Тогда Джасс сумела ответить достойно. Она сказала:

– Значит, я настолько несовершенна, что именно меня ему и не хватало. Для равновесия.

Джиэс поднял свои соболиные брови.

– А ведь не исключен и такой вариант.

А теперь Воплощенное Совершенство сидел, как каменный идол, и не иначе ломал себе голову над тем, чем помочь Воплощенному Несовершенству.

И ведь что самое удивительное, в ее жизнь всегда вклинивался какой-то мужчина из породы великих. Яримраэн… Ириен Альс… Хэйбор. Нет, все-таки первым был оллавернский воин-маг…

Тут вошел Мэд Малаган, своей особой легкой походкой, придуманной специально, чтобы скользить по дворцовым паркетам. Медные бусинки в косичках задорно звякнули, когда Мэд чуть по-птичьи склонил голову к плечу и, глядя на Джасс, сказал:

– Ты спишь.

Будто не спрашивал… а… приказывал… сволочь!..

Весна 1678 года

…Море было в тот день необычайно синим и спокойным. Редкое явление на южном берегу Аймолы, где что ни день, то перемена ветра и морское волнение. Море тихонько нашептывало свои нехитрые секреты, прикидываясь ласковым и послушным, дожидаясь удобного момента, чтоб обрушить на доверчивого простака всю свою злобу и мощь. Удачная ловушка, но только не для храггасцев, которые слишком хорошо знали нрав своих прибрежных вод, а потому терпеливо ожидали предсказанной скорой смены погоды.

Высокая девушка-подросток бродила по пляжу в поисках раковин. На сгибе руки у нее висела круглая ивовая корзинка, уже наполовину заполненная разноцветными ракушками. Хэйбор издалека увидел простое синее платье девушки, коротковатое, открывающее взгляду дочерна загорелые ноги, тонкие щиколотки и длинные узкие ступни. Она его не замечала, поглощенная своими поисками, согнув спину с острыми торчащими лопатками, то наклоняясь ниже, то приседая на корточки, ковырялась в мокром песке, полоскала в воде свою добычу.

– Эй, девочка! – окликнул он ее.