Король всегда любил коннетабля и, едва взойдя на престол, вернул его из изгнания, куда отправил его Франциск I. Двор разделился между Гизами и коннетаблем, которого поддерживали принцы крови. Обе партии неизменно старались привлечь на свою сторону герцогиню де Валантинуа. Герцог д’Омаль[224], брат герцога де Гиза, женился на одной из ее дочерей; коннетабль искал такого же союза. Он не довольствовался браком своего старшего сына с Дианой, дочерью короля и одной пьемонтской дамы[225], которая ушла в монастырь сразу же после ее рождения. Этот брак натолкнулся на множество препятствий из-за тех обещаний, что господин де Монморанси дал мадемуазель де Пьенн, фрейлине королевы; и хотя король эти препятствия преодолел необыкновенным терпением и добротой, коннетабль все же не чувствовал себя достаточно твердо, пока не заручился поддержкой госпожи де Валантинуа и не оторвал ее от Гизов, чье возвышение начинало беспокоить герцогиню. Она оттягивала как могла брак дофина с королевой Шотландии; красота, не по годам зрелый ум королевы и те преимущества, которые этот брак давал Гизам, были для нее непереносимы. Особенно она ненавидела кардинала Лотарингского – он говорил с нею насмешливо и даже презрительно. Она видела, что он завязывает связи с королевой; так что коннетабль понял, что она готова объединиться с ним и укрепить их союз посредством брака мадемуазель де Ламарк, ее внучки, с господином д’Анвилем, вторым его сыном, который позднее, при короле Карле IX, унаследовал его должность. Коннетабль полагал, что господин д’Анвиль не будет противиться душой этому браку, как противился господин де Монморанси; но трудностей здесь оказалось не меньше, хотя и по скрытым от него причинам. Господин д’Анвиль был страстно влюблен в королеву-дофину и, сколь ни безнадежна была эта страсть, не мог решиться на союз, который отвлекал бы его помыслы. Единственным человеком при дворе, не примыкавшим ни к какой партии, был маршал де Сент-Андре. Он пользовался благорасположением короля и был этим обязан лишь самому себе: король любил его еще с тех пор, когда был дофином; впоследствии он сделал его маршалом Франции в том возрасте, в каком обыкновенно не притязают даже на самые скромные отличия. Королевская милость несла ему славу, которую он поддерживал своими заслугами, своей любезностью, изысканностью своего стола и домашнего убранства и столь пышным укладом жизни, какой только мог быть у частного лица. Щедрость короля позволяла ему решаться на подобные расходы; король доходил до расточительности ради тех, кого любил; он обладал не всеми великими достоинствами, но многими из них, и прежде всего – готовностью и умением воевать; в этом он был удачлив, и, если бы не битва при Сен-Кантене[226], все его царствование было бы сплошной чередой побед. Он сам выиграл сражение при Ранти[227], Пьемонт был покорен, англичане изгнаны из Франции, а император Карл V встретил закат своей фортуны у города Меца[228], который он безуспешно осаждал, собрав все силы Империи и Испании. И все же, поскольку злополучная битва при Сен-Кантене уменьшила наши надежды завоевать новые земли и фортуна с тех пор словно делила свои милости между двумя государями, они оба стали незаметно склоняться к миру.

Вдовствующая герцогиня Лотарингская[229]начала предлагать пути к миру со времени женитьбы дофина, с тех пор постоянно велись тайные переговоры. Наконец Серкан в провинции Артуа[230]был выбран местом встречи. Кардинал Лотарингский, коннетабль де Монморанси и маршал де Сент-Андре представляли там короля, герцог Альба и принц Оранский – Филиппа II, а посредниками были герцог и герцогиня Лотарингские. Главными условиями договора были брачные союзы: принцессы Елизаветы Французской[231]– с доном Карлосом, испанским инфантом, а Мадам, сестры короля, – с герцогом Савойским.

Тем временем король находился на границе; там он и получил весть о смерти Марии, королевы Англии[232]. Он послал графа де Рандана[233]к Елизавете, чтобы поздравить ее с восшествием на престол. Ее права на корону были столь сомнительны, что их признание королем она считала весьма важным обстоятельством. Граф нашел, что она была хорошо осведомлена об интересах французского двора и о достоинствах тех, кто его составлял; но более всего она была наслышана о славе герцога де Немура; она говорила о нем столько раз и с такой горячностью, что по возвращении граф де Рандан, докладывая о своей поездке королю, сказал ему, что нет ничего такого со стороны королевы, на что герцог не мог бы надеяться, а сам он не сомневается, что она готова выйти за него замуж[234]. В тот же вечер король поговорил об этом с герцогом; он велел господину де Рандану пересказать герцогу все свои беседы с Елизаветой[235]и посоветовал ему попытать счастья. Господин де Немур сперва счел, что король говорил с ним не всерьез, но, когда убедился в противном, сказал: