— Я надеюсь на тебя, — ответила она. — Надеюсь, что твоя карьера будет долгой и успешной и ты найдешь себе жену, которая будет принадлежать к твоему кругу и всем сердцем полюбит тебя.

— Но разве ты не видишь, что именно судьба снова свела нас? — сказал он твердо, схватив ее за руку и сжав ее. — Мы предназначены друг для друга, я знаю это.

— Я думаю, судьба снова свела нас вместе только для того, чтобы дать мне небольшое утешение при виде близкого лица, — возразила Мэри, коснувшись рукой его щеки. — Ты был мне самым лучшим другом.

— И это все? — спросил Тенч, полный обиды и разочарования.

Мэри на мгновение задумалась. Она не знала, что произойдет, если она скажет правду: причинит ли она ему боль или утешит его? И все-таки ее мать всегда говорила: лучше горькая правда, чем сладкая ложь.

— Я всегда хотела тебя, с самого «Дюнкирка», — призналась Мэри. — Шарлотта должна была быть твоим ребенком. Я испытывала любовь к тебе всю дорогу до Нового Южного Уэльса, и даже во время моего замужества. Если бы ты сказал, что хочешь взять меня во «временные жены», я думаю, что оставила бы Уилла ради тебя.

— Замечательно! — воскликнул он с восторгом. — Сейчас на нашем пути больше нет преград.

Мэри медленно покачала головой.

— Преграды есть, Ваткин. Я уже не та Мэри, которой была раньше, — сказала она почти с тоской. — Моя голова полна омерзительных воспоминаний. От меня прежней уже ничего не осталось.

— Я не понимаю. — Тенч покачал головой, испепеляя ее взглядом. — Если тебя освободят, все это пройдет.

— Возможно, лишь что-то из этого, — сказала Мэри, и на ее глаза навернулись слезы. Она так хотела бы, чтобы ее слова были неправдой. — Но ты любишь ту, прежнюю Мэри, а ее больше нет.

— Я не понимаю! — воскликнул Тенч и, ожидая объяснений, схватил ее руку и поднес к своим губам.

— Мэри, которую ты любил, была дерзкой девчонкой-интриганкой, — проговорила она со слабой улыбкой. — Она думала только о том, чтобы выжить, она боролась за жизнь всеми способами. Но в конце концов случилось слишком много такого, чего ты даже не можешь себе представить. Та Мэри, которая была раньше, умерла в Батавии. То, что ты видишь перед собой, — просто пустая раковина.

Тенч заглянул ей в глаза, увидел в них холод и инстинктивно понял, что она верит в то, что говорит.

— Позволь мне поцеловать тебя, — прошептал он, не заботясь о том, смотрит ли на них кто-нибудь, потому что был уверен, что поцелуй заставит ее изменить свое мнение.

Мэри кивнула. Поцелуй казался ей логическим концом их отношений. Сделав то, о чем она давно мечтала, она сможет забыть Тенча.

Тенч обвил ее руками и притянул к себе, и его сердце сжалось от желания разбудить ту озорную и безрассудно смелую девочку, которая взяла в плен его сердце и держала там столько лет. Губы Мэри были мягкими и податливыми, но, к его разочарованию, ее поцелуй действительно оказался прощальным. В нем чувствовалась нежность, но не было страсти. Это действительно было прощание. Тенч понял, что уже не сможет ни сказать, ни сделать ничего, что разубедило бы ее.

Он обхватил ее лицо обеими руками.

— Я сделаю для тебя все, что смогу, — пообещал Тенч. — Я буду писать тебе и навещать тебя.

— Нет, Ваткин, — сказала Мэри твердо. — Я не хочу этого. Ты был одним из лучших людей, которых я знала в своей жизни, и у меня столько ярких воспоминаний о тебе. Если меня повесят, эти воспоминания поддержат меня в последние минуты жизни. Давай остановимся на этом. Найди женщину своего круга, которая сможет сделать тебя счастливым.

Самой выдающейся чертой в характере Мэри, которой Тенч восхищался все эти годы, была ее решительность. Он знал, что именно эта черта сохраняла ей жизнь и помогала достойно справляться с тем, что на нее обрушивалось.

И Тенч понял, что сейчас Мэри была полна решимости. Если даже каким-то чудом он сможет помочь ей избежать Ньюгейта и виселицы, она все равно не позволит ему запятнать свое имя и испортить карьеру, женившись на ней. Тенч никогда не встречал такой самоотверженной и бескорыстной женщины.

Ваткин Тенч встал и подошел к поручням. Он хотел найти убедительный контраргумент, но ему это не удалось.

— Мы уже почти в Портсмуте, — сказал Тенч наконец, глядя на берег. — Я должен сойти здесь, а ты поплывешь дальше в Лондон.

Эта мысль была для него невыносимой. Он знал, что очень скоро ее снова закуют в цепи, как тогда, когда он впервые встретил ее.

— Храни тебя Бог, — произнесла Мэри дрожащим голосом за его спиной. — Тебя ожидают великие дела, Ваткин. А я всегда буду чувствовать себя счастливой, думая о том, что ты был моим другом.

В один прекрасный солнечный день в конце июня Мэри уныло шаркала вслед за ньюгейтским тюремщиком, а четверо ее друзей шли за ней. Процесс над ними начался, и теперь их вели по узкому темному каменному проходу в здание тюрьмы, где они должны находиться до начала суда.

Еще когда «Горгона» стояла в доке в Портсмуте, на Мэри снова надели кандалы, и теперь ее лодыжки распухли и кровоточили. Кандалы были на ней все время до прихода корабля в лондонский док. Еще она испытывала голод, потому что ничего не ела с рассвета, когда она, Джеймс, Билл, Нат и Сэм сошли с корабля, скованные одной цепью, в ожидании, когда их сопроводят в ньюгейтскую тюрьму.

Мэри находилась в том же эмоциональном состоянии, в котором она выходила из тюрьмы в Купанге, ожидая корабля, который должен был доставить ее в Батавию. Разница заключалась только в том, что люди вокруг нее говорили по-английски и, что ощущалось еще острее, с ними не было четверых мужчин и двоих детей.

Арестанты почти не разговаривали, ожидая на оживленном причале повозку из тюрьмы. Они просто сидели вряд, опершись о стену и сжимая на коленях свои узелки с личными вещами, и каждый был погружен в свои мысли. Мэри понимала, почему люди, проходившие по причалу, смотрели на них с таким любопытством. Она и ее друзья, вероятно, представляли собой странное зрелище. Заключенные в кандалах обычно были оборванными, грязными и недоедавшими, а они выглядели чистыми и здоровыми. Всем мужчинам выдали холщовые бриджи и рубашки, а Мэри одела бело-зеленое платье, которое ей подарила жена капитана. Мускулистый Билл со своей лысой головой и лицом, как у чемпиона по боксу, мог казаться опасным человеком, но Нат с его ангельским взглядом голубых глаз и светлыми волосами, в которых поблескивало солнце, больше походил на пажа или на мальчика-хориста. Что же касалось Джеймса и Сэма, они напоминали двух обедневших, но гордых аристократов. Джеймс высокомерно смотрел на всех, кто поворачивался в его сторону, а Сэм был погружен в свои мысли и не сводил своих рыжевато-коричневых глаз с далекой линии горизонта.

Арестантам нечего было сказать друг другу. Они не комментировали суматоху на причале, где разгружались и загружались на корабли тюки с товарами. Они не реагировали ни на бочки с вином и другими спиртными напитками, катившиеся по булыжникам мостовой, ни на крики носильщиков и докеров, ни даже на полдюжины нервных лошадей, которых вели на корабль.