Как, по мере приближения неприятельских подступов, важность ружейного огня с нашей стороны постепенно возрастала, а между тем 4-й бастион был занят на всем протяжении своем артиллериею и траверсами, то на контрэскарпе его правого фаса устроили банкет для помещения около 50 стрелков, отчасти отрывкой уступа, отчасти же присыпкой его из земли и плиты; а наверху контрэскарпа уложили земляные мешки с образованием бойниц. В случае штурма стрелки должны были немедленно отойти на правый фланг, чтобы очистить место для действия с бастиона картечью.

В продолжение бомбардирования с 5 по 18 (с 17 по 25) октября, расход зарядов с нашей стороны простирался до 125 тыс. (более 20 тыс. пудов пороха). Опасаясь, чтобы при такой огромной растрате зарядов не истощились вскоре боевые запасы, находившиеся в Севастополе, князь Меншиков приказал для обсуждения этого важного вопроса составить особый совет, который счел нужным сделать распоряжение о всевозможном сбережении зарядов на батареях и принять меры для немедленной доставки в Севастополь пороха из ближайших складов.

Тогда же последовало приказание главнокомандующего – перевести больных и раненых из помещений, подверженных неприятельским выстрелам, в более безопасные места; впоследствии же больных стали перевозить на Северную сторону. Весьма большую пользу в гигиеническом отношении принесло распоряжение князя Меншикова – выдавать войскам Севастопольского гарнизона ежедневно по фунту мяса и по две чарки водки.

Эта мера имела большое влияние на поддержание бодрости и здоровья наших солдат при тех чрезвычайных трудах, которые они должны были переносить, работая денно и нощно на оборонительной линии.

Император Николай, по получении первого донесения о бомбардировании Севастополя, писал князю Меншикову:

«Сейчас получил твои два донесения, любезный Меншиков, от 5-го и 6-го чисел. Слава Богу, слава героям, защитникам Севастополя! Первое покушение отбито со славой; будем надеяться на милость Божию и впредь. Благодарю всех и каждого за то, что мое доверие оправдывают. Мне ли не знать, что́ могут наши молодцы?

Сухопутные и морские соперники в верности долгу, в христианской храбрости и в геройстве! Так искони было, так искони будет! Передай мои слова с моей благодарностью, могу сказать, отцовскою, потому что их всех люблю как дорогих родных детей. Славная смерть нашего любезного, почтенного Корнилова меня глубоко огорчила; мир праху его! Вели положить рядом с незабвенным Лазаревым. Когда доживем до спокойных времен, поставим памятник на месте, где убит, и бастион называть по нем…

Чисто непонятно мне, как батарея № 10 могла уцелеть. Думаю, что командир ее заслужил Георгия 4-го. Вели собрать при досуге думу и определи, кому справедливо дать; прислуге этой батареи дай по 3 рубля на человека, а прочим всем в деле бывшим по 2 р. Да сверх тобой данных крестов нижним чинам, дай еще от меня по пяти на батарею.

Бог с вами, да хранит вас Господь и да даст православным победу над врагами. Навеки твой искренно доброжелательный».

Несколько дней спустя, государь писал князю Меншикову:

«Донесение твое от 11-го числа, любезный Меншиков, получил сегодня вечером. Геройская оборона, столь успешно продолжающаяся, и частные случаи молодечества изумительного меня восхищают; тем было бы мне горестнее, ежели б все эти примерные усилия несравненных наших войск должны были кончиться тем, чтоб мы бросили Севастополь, перейдя на Северную сторону.

Когда дойдут 10-я и 11-я дивизии, надеюсь, что ты во всяком случае найдешь возможность нанести удар неприятелю, чтобы поддержать честь оружия нашего… Благодарю всех и каждого за их богатырский дух, за их верную службу, и скажи всем, что одного жалею, что я не с вами; зато дети мои[125] среди вас будут. Обнимаю от души».

На следующий день государь писал князю М. Д. Горчакову:

«Вчера вечером получил донесение Меншикова, от 11-го числа. Бомбардировка продолжалась и усиливалась, но мужественная богатырская защита не слабела, кроме неизбежной ежедневной убыли храбрых защитников. Меншиков не ручался, но и не отчаивался продлить оборону до прибытия 10-й и 11-й дивизий. Дай Бог! Грустно несказанно будет мне, ежели столько подвигов геройского мужества, безусловной преданности и верности долгу пропало бы даром! Страшно подумать, но ко всему надо быть готову и покориться воле Божией».

Государь, желая почтить память генерал-адъютанта Корнилова, повелел воздвигнуть памятник ему на том месте, где он погиб славною смертью, назвать бастион, где он убит, по его имени, вдове его производить пенсию по пяти тысяч руб-лей, независимо от следующей из Инвалидного комитета, и уплатить оставшиеся по нем долги на сумму до 27 000 рублей.

Тогда же последовал на имя вдовы вице-адмирала Корнилова следующий высочайший рескрипт: «Елисавета Васильевна! Славная смерть вашего мужа лишила наш флот одного из отличнейших адмиралов, а меня одного из моих любимейших сотрудников, которому я предназначал продолжать полезные труды Михаила Петровича Лазарева.

Глубоко сочувствуя скорби всего флота и вашей горести, я не могу более почтить память покойного, как повторив с уважением последние слова его. Он говорил: “Я счастлив, что умираю за Отечество”. Россия не забудет этих слов, и детям вашим переходит имя, почтенное в истории русского флота. Пребываю к вам навсегда благосклонным».

Вслед затем последовал другой высочайший рескрипт – о принятии вдовы Корнилова в число кавалерственных дам ордена Св. Великомученицы Екатерины второй степени.

В высочайшем приказе 12 октября было сказано: «Государь император, получив от генерал-адъютанта князя Меншикова донесение о непоколебимом мужестве, примерной стойкости и достохвальном самоотвержении, оказанных всеми морскими и сухопутными войсками, составлявшими гарнизон Севастополя во время бомбардирования этого города англо-французами 5-го и 6-го числа сего октября, объявляет искреннюю душевную признательность всем чинам означенных войск, от генерала до рядового, за блистательный их подвиг, коим они вполне оправдали высочайшее доверие к ним его величества.

Государь император изволит оставаться в убеждении, что они и впредь не перестанут отличать себя доблестною храбростью и всеми достоинствами, одушевляющими истинных сынов России».

Из дневника М. Ф. Рейнеке с текстом его письма к П. С. Нахимову[126]

…Вести из Севастополя сильно беспокоят меня – не столько опасным положением города, которое при помощи Божьей может поправиться, сколько твоя отчаянная отвага. Слышу, что ты разъезжаешь на коне по всей оборонительной линии, и единственно тобою поддерживается порядок и дух войск, не только матросов, но и солдат. С твоим именем и при твоих понятиях об обязанностях начальника иначе и быть не может.