Через два дня попутным рейсом улетел в Фергану к своей семье, чтобы через несколько дней отправиться дальше, к новому месту службы. Уже в самолете припал к стеклу иллюминатора и долго смотрел на палаточные городки, которые более чем за два года стали для меня небезразличны. Уже давно скрылся из виду аэродром, а я все продолжал смотреть в ту сторону, до тех пор, пока отраженные от ослепительно белого снега солнечные лучи не ударили по глазам. Незаметно под крылом самолета показался знакомый пейзаж Ферганской долины. Еще несколько минут полета, и под днищем самолета раздается шум выпускаемых шасси. Вот справа поселок Киргили с чадящими трубами нефтеперерабатывающего завода, а вот уже внизу знакомая улица Чек-Шура, и сразу же мелькает здание аэропорта, секунда, и самолет касается бетонки, небольшая тряска, летчики начинают тормозить машину. После небольшого пробега самолет на взлетке разворачивается, подруливает к стоянке напротив диспетчерской, и выключаются двигатели. В грузовой кабине наступает тишина, из кабины выходит командир и поздравляет меня с возвращением в Союз. Хочется от счастья впасть в детство и кричать «ура». Техник открывает дверь, спускает трап, командир меня приглашает первым покинуть самолет и ступить на землю. Около самолета обнимаюсь с Барабановым, начальником пограничного поста, который меня и подбросил до тещи. Уже минут через двадцать звоню в родную дверь. «Кто там?» — слышу голос жены. — «Подполковник Скрынников!» — «Ой!» Объятия, поцелуи, на шум выбежал сын, уже вполне взрослый. «Ну, здравствуй, сын!» — «Правда, что тебя перевели служить в Москву?» — спрашивает он. «Да, буду служить в Москве». Одним словом, весь вечер разговоры, воспоминания, планы на будущее в связи с предстоящим переездом семьи в Москву.

Москва в зимнее время мне показалась неуютной и даже грязноватой. Когда учился в Рязани, как правило, интересовало одно, быстрее купить билет и уехать домой. Да и привокзальная территория всегда независимо от погоды и поры года убиралась, и мне казалось, что в Москве везде чисто. После службы в областных городах в столице множество народа, который всегда куда-то спешил, толкался, а что творилось в общественном транспорте, вспоминать не хочется, особенно в автобусах от Щелковского автовокзала до Медвежьих Озер. Иногда возникало желание уйти пешком, да вот только здесь расстояние не по областным меркам. Пришлось мириться и привыкать. Ничего, привык, а куда деваться в таком мегаполисе, не барин. Зашел в бюро пропусков штаба ВДВ, поднялся на третий этаж. Все офицеры боевой подготовки в это время находились в войсках на каком-то важном мероприятии. За старшего оставался полковник Родниковский, ему и представляюсь, «Жить есть где?» — «Нет». — «Попробуй проехать в Медвежьи Озера, возможно, найдут место в общежитии». — «А как доехать до гостиницы?» Соловьев, тоже офицер боевой подготовки, выразил готовность проводить меня до гостиницы. В гостинице свободных мест, как всегда, не оказалось. Впервые захотелось назад, в Фергану. Соловьев говорит, не волнуйся, мой сосед в командировке, вот и займешь пока его кровать. Несколько дней перекантовался на чужой кровати.

В понедельник все офицеры боевой подготовки были в сборе, Жигульский меня представил коллективу, с которым предстояло служить дальше. Начальник определил рабочее место в группе тактической подготовки. В этот же День в коридоре штаба встретил Харченко, зампотеха нашей дивизии. «Привет, Михаил. В какую службу тебя определили?» — «В боевую подготовку. В отдел бестолковых полковников», — и засмеялся. Аббревиатуру ОБП какой-то умник расшифровал, как отдел бестолковых полковников. Еще задолго до моего приезда в Москву эта шутка ходила по всем этажам штаба ВДВ. Те, «старые», полковники боевую подготовку в войсках начинали с нуля. Нам было проще, мы совершенствовали учебу войск и наращивали учебно-материальную базу. Этих полковников я помнил, еще когда учился в училище и служил в Фергане. Это были фронтовики-работяги: Примак, Атаманов и Кукушкин, который после боевой подготовки возглавил разведку ВДВ.

В течение первой недели изучал руководящие документы, знакомился с офицерами и службами штаба. С трудом, но определился и с жильем в общаге. Служба, на мой взгляд, в штабе ВДВ легкой не будет. Правда, грохота разрывов и свиста пуль здесь не слышно, а вот человеческое напряжение останется на высоком уровне, да и ответственность будет измеряться высокой планкой. Если в Афганистане отвечать приходилось за жизни подчиненных, за выполнение боевой задачи, то в мирное время — за высокий уровень боевой подготовки подразделений ВДВ. На первых порах моей службы в штабе ко мне был приставлен старший опытный товарищ. В войсках их называли «дядьками», таковым у меня был полковник Кононов. В период учебы в десантном училище он был у нас комбатом. Под его чутким и чересчур принципиальным руководством пришлось перечитать многие руководящие документы и сделать некоторые пометки в записной книжке. Теоретически я уже был во многом сведущ, по крайней мере, знал документы, в которых отражались те или иные вопросы, необходимые для работы в войсках. И наконец настал тот день, когда я впервые убыл в войска, но, конечно же, с «дядькой»-полковником. Помню, был конец марта, в Болградской дивизии проводилось командно-штабное учение с десантированием и боевой стрельбой полка, которым командовал мой друг Кожушкин. Руководил учением комдив, генерал-майор Лебедев, а Кононова направили как бы присматривать за действиями комдива при проведении учения и быть «глазом» командующего с соответствующими полномочиями. От настроения московского полковника во многом зависела оценка учения. Полковник из Москвы всегда нагонял шорох в войсках, это я по себе помнил, от его доклада наверху многое зависело внизу. И вот я в мундире инспектора впервые выезжаю в войска. Командиры всех категорий это четко усвоили и вели себя подобающим образом с этими самыми, как мы их еще называли в войсках, «черными полковниками». Слово или просьба проверяющего были законом в войсках, потому что их прислал командующий. Отчасти так было и правильно, иногда по недосмотру кадровиков на должности утверждались офицеры с ленцой. Вот именно таких и приходилось частенько шкурить, чтобы они были на уровне.

Работу мы начали в Кишиневе в парашютно-десантном полку. Командиром полка был мой однокашник по училищу подполковник Етабаев. Изначально приходилось внимательно присматриваться к методике работы наставника (некоторые моменты фиксировать в записную книжку) и следовать за ним, как тень. После работы в полку однокашника с «дядькой» из Кишинева на автомобиле переехали в Болград, где должны разворачиваться основные события, из-за которых мы и пожаловали в дивизию. На следующее утро офицерам объявили сбор по учебной тревоге. Около штаба дивизии их построили, сделали перекличку, комдив приступил к проверке содержимого в «тревожных чемоданах». Мы с Кононовым находились рядом, еще было довольно темно.

Вдруг слышу знакомый голос: «Это ты, сын?» Так меня называл в Афгане только один человек, Русанов. Так и подмывало подойти к нему, но при учителе этого не стал Делать, потом улучил момент и вернулся к «батьке». Обнялись. Оказалось, он по замене из Афганистана прибыл в Болград командиром медсанбата, но квартиру в Витебске не сдавал, ему до пенсии оставалось совсем ничего. Здесь же я узнал, что Кожушкина в гарнизоне нет, он находится с полком в Тарутине, на полигоне.