Дани, с сосредоточенным лицом, перетягивал полосами разорванной рубашки бок Данилы. Рубашка из белой вся стала красной, но холод забивал боль. Карневич сидел на снегу в позе эмбриона и тихонечко поскуливал.

Данила прислушался к собственному телу. Его удивило обилие крови, но рана не казалась серьезной. Баров сунул руку за пазуху и вытащил мобильник. Телефон был залит кровью и не работал. Баров стал вытирать его о плащ. При виде крови на телефоне Карневич закашлялся, и его стало рвать.

– У тебя есть мобильный? – спросил Баров, когда американец немножко пришел в себя.

Карневич покачал головой. Он оставил оба своих телефона в кабинете. Ему вообще последние три часа хотелось как можно больше находиться вне зоны доступа.

Баров пополз вверх, цепляясь за стояк трубопровода. Со второй попытки ему удалось встать.

– Пошли отсюда, – сказал Баров.

– А…

– Высохнет, тогда позвоним, – сказал Баров. Дани, мне нужно оружие.

Израильский охранник молча покачал головой.

* * *

Баров предложил идти вдоль трубопровода. Ночь была ясная и морозная, свет луны отражался от снега, и людей в поле можно было слишком легко разглядеть. Установки на территории завода были далеко разнесены друг от друга, в целях противопожарной безопасности, но, к сожалению, в тех же целях разделявшие их пространства никогда не зарастали деревьями. Свежая поросль была только вдоль трубопроводов.

Баров очень хорошо понимал, что никто не мог сказать заранее, куда именно он отправился на территории завода. Значит, его просто выследили.

Кто? Баров не знал, но что-то подсказывало Даниле, что это вряд ли Артем Иванович Суриков. Люди Сурикова не станут палить по двухтысячетонному резервуару.

В спор хозяйствующих субъектов вмешалась третья сила, и что-то подсказывало Даниле Барову, что эта сила была отнюдь не хозяйствующей, не получающей кредитов в банках и не сводящей активы с пассивами, и что все шалости Артема Сурикова на предмет оплаты услуг несуществующего филиала «Мицубиси» просто бледнели на фоне потребностей третьей силы.

В поле было необыкновенно холодно. Щегольское кожаное пальто не могло заменить печки в бронированной утробе «Мерседеса». Трубопровод уходил вдаль.

Баров вспомнил, как зимой 1996-го в этом самом месте, неподалеку от маслоблока, нашли мертвого рабочего. Он залез под трубу и провертел дырочку, чтобы нацедить бензину. Но труба шла слишком близко к земле, и рабочий почти мгновенно задохнулся в бензиновых парах. Нашли его через три дня, когда оледеневший труп изгрызли собаки.

Они уже обогнули маслоблок, когда Дани предостерегающе поднял руку. Баров осторожно выглянул из-за угла.

Впереди, в сотне метров, стоял ремонтный грузовичок, и четверо рабочих сгружали с него заглушки. Рядом стояли трое людей в камуфляже и с автоматами. Автоматчики стояли к рабочим спиной, и было ясно, что рабочие с ними заодно. Просто одни работали, а другие – охраняли.

Карневич зачарованно глядел, как двое людей тащат по полю заглушку, когда Баров тронул его за рукав.

– Смотри, – сказал Баров, – они потушили факел.

Действительно, оба факела Кесаревского НПЗ, день и ночь сжигавшие на двухсотметровой высоте все, что не могли переварить установки рифайнинга и изомеризации, – потухли.

Баров молча смотрел на потухшие факела, а потом перевел взгляд туда, где возле газгольдера начиналась работа.

– Мы возвращаемся назад, – сказал Баров.

– Куда?

– К установкам первичной очистки.

– Зачем?

– Ты понимаешь, что они делают?

Карневич молчал.

– Ты плохо знаешь свой завод, – сказал Баров, – а вот у кого-то из наших гостей чертовски хорошее нефтехимическое образование.

За их спинами ощутимо грохнуло, и звезды заволокла новая порция черного дыма – это огонь перекинулся на второй резервуар.

* * *

Обмочившего штаны оператора уже выволокли в коридор, а генерал Рыдник все глядел в оцепенении на труп у своих ног.

Коротко прозвонил сотовый. Чеченец выслушал сообщение, выключил сотовый, вынул из него батарейку и выбросил в корзину для бумаг.

Двое чеченцев по-прежнему держали Рыдника на коленях. Один пригнул его плечи, одновременно зажав щиколотку тяжелым ботинком, другой держал генерала на прицеле. Тот, который держал Рыдника, стоял так, чтобы в случае необходимости не перекрывать линию огня, и генерал еще раз отметил про себя высокую степень подготовки этих людей.

Чеченец в маске подошел и стал перед Рыдником. Он стоял легко и расслаблено, ствол АК-74 указывал в пол.

– Завод захвачен полностью, – сказал боевик, – мы контролируем весь периметр. Любая попытка проникнуть за периметр повлечет за собой расстрел заложников. Любая попытка отбить одну или несколько установок кончится уничтожением установки. Мои люди уничтожили нефтебазы в Озлони и Дарьине. Они уничтожили также нефтебазу Охотского флота в Торшевке. В Озлони и Дарьине сгорели тридцать тысяч тонн нефтепродуктов. В Торшевке – семь тысяч. Сегодня пятнадцатое ноября, и на улице минус двенадцать градусов. При такой температуре город Кесарев потребляет в день пять тысяч тонн мазута. Если завод будет уничтожен или остановлен, то Кесарев замерзнет завтра. А весь Дальний Восток начнет замерзать через неделю. Если завтра в семь тридцать утра мне заплатят пять миллионов долларов, то в семь тридцать пять по расписанию я разрешу вертушке с мазутом отправиться на Торгушетскую ГРЭС.

Рыдник в изумлении вскинул голову. Тон чеченца оставался таким же непререкаемым, как во время прямого эфира, но содержание речи удивительно изменилось. Чеченец не говорил о свободе; он говорил о деньгах.

– В знак доброй воли и того, что мы можем договориться, – продолжал чеченец, – я отпускаю тебя. И двух тяжелораненых. После этого и до передачи денег никаких переговоров не будет. Никто не будет освобожден. Переведете деньги – сможете передать еду и лекарства. Переговоры со мной будешь вести ты. Ты все понял?

– Никаких переговоров на таких условиях не будет. Никто не будет платить деньги террористам, – ответил Рыдник.

– Россия всегда платила за похищения людей. И всегда это делалось негласно.

– Вранье.

Вместо ответа чеченец сорвал с головы шерстяную шапочку, и начальник УФСБ по Кесаревскому краю недоуменно вгляделся в седое, с тяжелыми военными морщинами лицо. Оно было совершенно незнакомо; более того, на улице, в толпе, Рыдник никогда не признал бы в этом худощавом седом человеке чеченца. Если бы не автомат в одной руке и не четки в другой, – странные четки с расплющенными пулями вместо бусин… Четки?! Сердце Рыдника споткнулось и пропустило один удар.

– Халид? – недоверчиво сказал генерал-майор ФСБ.

– Салам, Савелий Михайлович.