Халид боднул Дани затылком в живот и мгновенно извернулся, перехватывая «узи». Сзади Барова кашлянуло два выстрела, Дани дернулся, из груди его взбрызнул фонтанчик крови.

Халид встал. Баров по-прежнему стоял на коленях, сцепив руки за затылком. Ствол, из которого застрелили Дани, снова упирался ему в висок. Халид подошел к «Мерсу» и рывком поднял багажник. Там лежала канистра с жидкостью для мойки стекол и сероватый ящик, размером чуть побольше старого кассетного видеомагнитофона. На торце ящика горели четыре зеленых огонька.

Халид несколько секунд глядел то в багажник «Мерса», то на двадцатипятикилограммовый ящик с тротилом. Потом рывком захлопнул багажник и подошел к Барову.

– Ты чертовски полезные штучки возишь с собой, коммерсант, – сказал Халид. – Никогда не думал, что мы встретимся до Дня Воскресения. Ты меня узнаешь?

– Да.

Чечня, май 1996 г.

Комбат Синицын курил, сидя на бетонной балке у блокпоста, и смотрел, как чеченцы грузят в «уазик» труп.

Настроение у комбата было премерзкое.

Несмотря на непрестанные заверения, что в Чечню будут посылать только «дедов», половина солдат Синицына состояла из необстрелянных первогодков, предыдущую службу отбывавших на строительстве генеральских дач. Первогодки вели себя как дети и гибли как мухи.

Накануне ночью один из таких героев пошел в село менять патроны на водку, да подорвался на мине в сотне метров от блок-поста. В часть его притащили с кровавым мослом вместо ступни.

Допрашивал солдата дальневосточный чекист, подполковник Рыдник, заявившийся в лагерь три дня назад. Узнав, куда направлялся солдат, чекист заподозрил неладное и отправился в село вместо первогодка, прихватив с собой двух контрактников, полный лифчик гранат и снайперку. Подполковник искал пленного для обмена: у кого-то в его городе украли девочку. Вернулся, принес три уха на веревочке, а пленного не принес.

Уши подполковник отнес показать солдату и сказал, что ему повезло.

– На соседнем посту тоже такой коммерсант нашелся, – сказал чекист, – пошел меняться. На следующий день его в ведре на заставу подкинули.

Теперь чекист сидел вместе с комбатом и смотрел, как на дорогу садится Ми-8, прилетевший из Моздока. Он сидел, подогнув одну ногу под другую, и время от времени отхлебывал из пластмассовой фляги воду с разведенным в ней порошком. Комбат сначала думал, что порошок этот – секретный для чекистов. Оказалось, иностранный для спортсменов, с сахаром и витаминами. Чекист привез с собой десять банок порошка и все раздал.

Подполковник комбату нравился, не то что прежние. Прежние заехали на блок-пост неделю назад, покрутились, произнесли длинную речь о любви к родине и улетели.

Предварительно внесли свою лепту в дело укрепления законности и правопорядка, выгрузив из вертолета целую стопку портретов полевого командира Халида Хасаева с надписью: «Разыскивается милицией». Теперь один такой портрет украшал блок-пост, а другие солдаты использовали, когда бегали в дощатый сортир.

– Этот Хасаев, я слыхал, он московский бандит? – спросил Синицын.

– Не московский, – ответил чекист. – Пить хочешь?

Вертолет сел, и из него на дорогу стали выпрыгивать серо-зеленые фигурки. Вода во фляге, несмотря на заграничный порошок, отдавала нефтью. В этих местах все отдавало нефтью: и земля, и война.

Рыдник помахал рукой одной из фигурок, и Синицын понял, что нашествие дальневосточных чекистов на его батальон будет продолжаться. А потом из вертолета выпрыгнул еще один человек в камуфляже и с мешком за плечами, и подполковник чуть не выронил флягу. Вскочил и бросился к вертолету.

– Данила, ты что на хрен здесь делаешь?

* * *

– Данила, ты что, охренел? Что ты забыл здесь?

В вагончике, где сидели Милетич и Рыдник, воняло немытыми трусами. В поле мычала недоенная корова, и сквозь запыленное стекло за блок-постом был виден обгоревший остов – «Жигули»-четверка с приваренным станком АГС. Солнце, выползшее из облаков к середине дня, светило над войной и селом.

– Артем меня кинул, – сказал Данила.

– В каком смысле?

– Он решил забрать завод себе. По бумагам он же всем владеет? Ну, вот он и сказал, что я на заводе никто и пяти миллионов он мне не даст.

– Круто.

– А потом, чтобы жизнь медом не казалась, он накатал заявление твоему начальству, что я инсценировал похищение собственной дочери с целью выманить у него пять миллионов.

– Ты говорил с похитителями?

– Да. А похитителям он объяснил, что это все фуфло и сговор. Что это я не хочу платить пять миллионов за дочь, а он просто следует моим указаниям.

– И зачем ты приехал?

Данила молча сбросил с плеч потертый рюкзак, раздернул горловину и вывалил на стол содержимое.

Рыдник присвистнул.

– Сколько здесь?

– Два с половиной, – ответил Данила.

– Откуда?

– Друзья одолжили. Ты можешь связаться с Халидом?

* * *

Спустя два часа военный «Уазик» остановился перед каменным домом в центре села. Над домом развевался зеленый флаг. В прихожей на стене висел персидский ковер, а под ним стояла стойка для автоматов. Рыдник и Данила вошли в дом. Майор Осокин, прилетевший вместе с Данилой, остался за рулем.

Хозяин дома долго приветствовал дорогих гостей, но Рыдник перебил его.

– Скажи Халиду, что у меня есть выкуп за девочку. Мы встретимся послезавтра. Я привезу деньги, он – девочку. Я привезу два с половиной миллиона. В это время в Москве другие люди встретятся с Шахбаном. Как только мы убедимся, что девочка на месте, мы свяжемся с ним по спутниковому телефону и он передаст остальные деньги. Завтра в семь я буду ждать у блокпоста человека с ответом.

* * *

Комбат Синицын обустроился по-хозяйственному, на славу.

Слева от блок-поста стоял закопанный в землю танк, и под его прикрытием располагалась сарайка с живностью: курами, утками и коровой. За живностью ухаживал бывший раб. Чеченцы захватили его в рабство еще лет пятнадцать назад, и теперь он ничего не умел, кроме как пасти овец и гусей. Он даже разучился говорить по-русски, а по-чеченски так и не научился. Из села к Синицыну приходили и предлагали продать раба обратно, но Синицын не согласился, и теперь бывший раб работал на батальон.