Последний раз Валю Сергеева видел в Белом доме на заре путча, 19 августа, да и то лишь до обеда. После он куда-то пропал. Наверное, примкнул к команде своего шефа, премьера Силаева, в канун штурма распущенной по домам. Зато сегодня пришел на работу вовремя, ни на минуту не опоздал. Свежий, выбритый, в безукоризненно белой рубашке. И настроение у него под стать внешнему облику – приподнятое, праздничное, внушающее почтение к чину и званию. А в глазах торжество. Торжество победителя.

…Спустя несколько недель Валентин Михайлович Сергеев стал полномочным представителем председателя Совета Министров РСФСР. Без тени иронии или злорадства вспоминаю это знаменательное событие. Считаю, что такие люди полезны любому политическому режиму – умные, коммуникабельные, с великолепным чувством юмора, а потому способные выжить и найти себя в любой бюрократической конфигурации. Но при этом следует иметь в виду одно немаловажное обстоятельство – ни один режим, какую бы здравую или абсурдную идею ни исповедовали его лидеры, не может рассчитывать на таких людей в трудный для себя час. Это категория рационально-циничных слуг, способных сказать впавшему в немощь хозяину: «Ухожу, больше не нуждаюсь в тебе!».

Вспоминаю минувшую неделю и диву даюсь: какой невероятный калейдоскоп событий! Ничего подобного в моей жизни не было, и, наверное, уже никогда не будет. Выходные, 17 и 18 августа, – тяжелейшая во всех отношениях поездка в Алма-Ату. Думал, на обратном пути в самолете передохну, но всю душу вынул Дмитрий Соколов, фотограф, числящийся в штате у Коржакова и по этой причине позиционирующий себя как фигуру неприкасаемую. Воспользовавшись щедростью принимающей стороны и услужливостью экипажа президентского авиалайнера, этот папарацци-секьюрити напился «на дармовщину» до полубесчувственного состояния и тем лишил нас покоя на все четыре часа перелета, превратив его в сущий кошмар. А едва приехал домой и принял с дороги душ, как позвонили из приемной президента и передали приказ: срочно явиться в Белый дом, потому как в стране переворот и чрезвычайное положение. Потом поездка к президенту в Архангельское, а от него – назад, в Белый дом, обгоняя колонны танков, БТРов и военных грузовиков с солдатами. Ощущения не из приятных. Будто попали во вражеское окружение.

Потом были три безумных дня путча. Практически семьдесят часов на ногах, не считая короткой паузы в бомбоубежище. А в четверг, 22 августа, когда все завершилось низложением ГКЧП, нагрянули толпы журналистов, и весь день прошел в нескончаемых рассуждениях про то, какой отныне будет внешняя и внутренняя политика России. Думал, пятница даст хоть какую-то передышку – куда там! В этот день состоялась встреча Ельцина и российских депутатов с доставленным из Фороса Горбачевым. Она заняла немногим более часа и не запомнилась ничем, кроме демонстративного унижения, которому подвергли Михаила Сергеевича. Из-за этого пришлось до позднего вечера отвечать на бесчисленные звонки советских и зарубежных СМИ. Всех интересовал один и тот же вопрос: как понимать все происшедшее в Белом доме – Ельцин больше не признает государственный приоритет президента СССР?

…Вот оно, блаженное бездельем субботнее утро! И вдруг – телефонный звонок. Первая мысль – опять что-то случилось! Но оказывается, звонит матушка. Старушка ни свет ни заря у плиты и в ультимативной форме требует, чтобы непременно прибыл к ней на обед. Ей важно, наконец, своими глазами увидеть непутевого сына и убедиться, что жив, здоров и не слишком исхудал. С трудом уговариваю заменить обед ужином, потому как около полудня должен быть на Манежной площади. Там сегодня панихида по ребятам, погибшим 21 августа. А во сколько она закончится, это непредсказуемо.

Звонок Илюшина лишает надежды на то, что субботний вечер будет проведен у родительского очага:

– Павел Игоревич, – по голосу руководителя Секретариата чувствую, сейчас он меня чем-то очень сильно «обрадует», и не ошибаюсь, – когда все закончится на Манежной, приезжайте в Белый дом. Нам придется немного поработать. У Бориса Николаевича на вторую половину дня намечено ответственное протокольное мероприятие.

Наверное, и даже наверняка, это большой грех – присутствовать на панихиде и мечтать о том, чтобы она поскорее закончилась. Но я устал. Чертовски устал. Стою в толпе, и в какой-то момент кажется, что сейчас кровь отольет от головы, ноги ослабнут, подогнутся в коленях, и я погружусь в беспамятство. Хорошо, если рядом окажется кто-нибудь из сердобольных – подхватит и не даст рухнуть на асфальт. Сколько же мне еще бороться со сном? Если ориентироваться на нашу протокольную службу, панихида продлится часа два. Во всяком случае, на такую продолжительность устроители ориентируют автоинспекцию, которая перекрыла движение в центре города. Но все будет зависеть от числа выступающих, которое заранее невозможно предугадать. Первым, разумеется, скажет прощальное слово наш шеф. Из Моссовета сообщили о намерении Гавриила Попова. Знаю, спичрайтеры Горбачева готовят для него соответствующий текст. Наверняка выступит кто-то от депутатов, может, даже и не один. А вот далее непредсказуемо – тут и защитники Белого Дома, и посланцы борцов с ГКЧП из других регионов, и, наконец, друзья погибших и их родственники.

Те, кому по должности положено скорбеть, незаметно покидают трибуну. Слежу за Ельциным – он тоже уходит. Значит, и мне пора. От Манежной до Белого дома рукой подать. Отпускаю машину с водителем и иду пешком по Калининскому проспекту, тем более что погода солнечная и вполне располагает к безмятежным прогулкам на свежем воздухе. Вглядываюсь в лица москвичей, идущих навстречу, и пытаюсь разглядеть в них какую-то новизну. Они, в общем-то, такие же, как и несколько дней назад. Но отчего-то очень хочется заметить в них перемены, которых на самом деле нет – будто с лиц исчез налет недружелюбия, извечного раздражения и безысходного недовольства.

Возле кабинета Ельцина замечаю прогуливающихся взад-вперед двух прибалтийских лидеров – Арнольда Рюйтеля и Анатолия Горбунова. Чуть поодаль, двумя раздельными группками, стоят люди их свиты. Догадываюсь, что «ответственное протокольное мероприятие», о котором утром говорил Илюшин, – встреча президента России с председателем Верховного Совета Эстонии и председателем Верховного Совета Латвии. Только почему о ней нас не известили заранее? И как она будет проходить – с обоими сразу или с каждым в отдельности? И какие вопросы будут обсуждаться?

Хватаю за руку пробегающего мимо заведующего президентской канцелярией Валерия Семенченко: не знаешь, что тут у нас намечается? Тот загадочно подмигивает: уговаривать приехали!

– Уговаривать? Кого? В чем?

– Кого же еще?! Папу, конечно! Чтоб признал их независимость.

– Так ведь пока только у Горбачева есть такое право?

– Папа признает, Мишка никуда не денется! – Семенченко говорит это так, будто они с Ельциным только что обсудили эту геополитическую интригу. – Хотя я бы лично не торопился. Зачем? Пускай еще немного с Горбачевым пободаются, а уж после папа скажет свое слово. Ценить будут больше.

Первым в кабинет Ельцина приглашают Горбунова со товарищи. С нашей стороны, кроме президента, присутствуют госсекретарь Бурбулис, госсоветник Шахрай и глава президентской администрации Петров. Но почему-то нет министра иностранных дел Козырева. Спикера парламента Хасбулатова тоже нет, хотя, согласно протоколу, ему следовало бы быть. Все-таки Горбунов в равном с ним статусе. В общем, все выглядит как-то странно. То ли это полуофициальные переговоры, то ли полуприватная встреча. Мы с Илюшиным ожидаем завершения этого «ни то ни се» в приемной. Здесь же Коржаков и Дмитрий Рюриков, недавно назначенный помощником президента по международным делам.