Александра Александровича Фридмана, который занимался теоретической метеорологией. Но Сергин, может, про Гамова не знал, он просто его повторил, а для математика там довольно простая модель дифференциальных уравнений. А поскольку географы математически серые абсолютно, то у Сергиных получились реалистичные результаты, которые произвели очень большой эффект в географической науке».

Защищая своих, Андрей Петрович сменил зама по науке и назначил на эту должность Б. И. Втюрина.

«Андрей — один из моих лучших друзей: университетских, антарктических и тихоокеанских, — говорил Б. И. Втюрин. — Я не хотел, чтобы он меня приглашал в Институт как своего зама — я бы отказался. Потому что я не чувствую никакой тяги к административной работе! А вот создать лабораторию мерзлотоведения — меня это увлекло. Видимо, он это понял. Да и жена у меня тоже мерзлотовед — мы с ней приехали туда вместе. И я так с полгода примерно не знал. Меня потом Коноваленко предупредил: „На тебя, говорит, нацелился Капица!“ И меня это немножко огорчило. Но потом, когда Андрей обрисовал обстановку, что с Сергиным у него никак не ладилось, пришлось согласиться. Так я свой срок пять лет и отработал!»

«Я точно знаю, что Андрей Петрович не стал бы никому строить козни, — рассказывал Е. И. Игнатов. — Это был честный и открытый человек и напрямую всегда говорил, что надо исправить».

Т. Ю. Симонова вспоминала: «Братья Сергины были в той куче людей, которая пыталась Андрея Петровича схарчить. Научную сторону этого дела активно реализовывали вот эти братья. А грубо говоря, это был крайком партии, местная старая Академия наук, у них там какой-то комплексный институт был. А начальника им прислали из Москвы. Нет чтобы кого-нибудь из тамошних-то! А прислали молодого, да еще с такой фамилией, что мимо Президиума Академии никак не пройдешь. Ну, не нужен он нам! И вот, вокруг математических моделей прогноза, когда Андрей Петрович выплатил кучу денег нам, сюда в Москву — вокруг этого вся игра была.

На самом деле у Дальневосточной окраины стремление отделиться от Москвы и показать, что мы тут сами князья, большое, и я с ним много раз сталкивалась. Даже на своем вполне рабочем уровне. И это такое местничество — вот они не провинция, они сами с усами!»

Телеграмма Андрея из Сан-Франциско родителям 8 мая 1973 года:

«ALL GOING WELL FEEL MYSELF EXCELLENT WONDERFUL WEATHER

STOP PREPAIRING RETURNING VIA TOKYO KHABAROVSK 25 MAY STOP

ANDREW

ДЕЛА ИДУТ ХОРОШО НАСТРОЕНИЕ ОТЛИЧНОЕ ПОГОДА ПРЕКРАСНАЯ ТЧК

ГОТОВЛЮСЬ ВОЗВРАЩЕНИЮ ХАБАРОВСК ЧЕРЕЗ ТОКИО 25 МАЯ ТЧК

АНДРЕЙ».

4 июня 1973 года:

«…Пишу Вам под очень странные звуки — включила американскую пластинку — опера Jesus Christ Superstar, Rock opera by Andrew Lloyd Webber and Tim Rice. Они вопят как зарезанные — это и мелодекламация, и ярмарочная опера, и полифонические красивые хоры. В общем, интересно, но непонятно. <…>

Живем мы тихо — Андрей после Америки еще не совсем отдохнул. Он работает, но с утра надевает тугой корсет, который помогает ему разгружать позвоночник. В час он приходит домой, снимает корсет и 1,5–2 часа отдыхает, потом опять надевает корсет и работает до вечера. Устает, и когда приходит домой, просто лежит и читает. <…> Мы вчера катались на катере по заливу, потом ловили рыбу, а потом Андрей, Аня и Леня катались на катамаране. Это огромная яхта под белоснежными парусами и с двумя корпусами, поэтому очень устойчивая. Им очень понравилось — нет треска мотора и тихо, и море рядом. Мы, очевидно, не прилетим на лето в Москву — необходимо Андрея затолкать в камчатский курорт Паратунка — ведь нельзя же ходить все время под угрозой приступа радикулита. Я тоже поеду с ним на 2 недели в июле.

Аня сегодня на 1 неделю уехала в Уссурийск — на 1-ю часть своей практики. Потом у нее 1 месяц перерыва и продолжение практики на Камчатке. Андрей хочет, чтобы этот месяц она пробыла там, в экспедиции вулканологов. <…>

У меня заканчивается очередной ремонт — я сменила линолеум во всей квартире — и венцом всего с завтрашнего дня начнется установка книжного шкафа в передней. Уж тогда-то у меня книжкам заживется хорошо!

Анна Алексеевна! У меня к Вам вот какая просьба: здесь невозможно достать черенки роз для посадки в грунт. <…> Пожалуйста, попросите в Вашей теплице 2–3 черенка и пошлите их с Андреем. <…> Андрей должен прилететь в Москву на неделю числа 18 июня. А когда я увижу Вас — неизвестно, так как до осени не поеду, а осенью посмотрим, может быть, прилечу с Андреем на какую-нибудь сессию. <…>

Агат пойдет сейчас бросать в почтовый ящик Ваше письмо. Он сломал коготь на передней лапке и поэтому в плохом настроении. Женя».

Жили-были

«Как мы жили? Да замечательно жили. Я училась в университете, Надя в школу ходила, — рассказывает Анна Андреевна Капица. — Город необычный: весь вверх-вниз по холмам. Застроенный вполне приличными девятиэтажками — даже не пятиэтажками. Были там и старинные дома с завитушками, вот как владивостокский ГУМ на Ленинской, бывший „Кунст и Альберс“, и деревянные двухэтажные бараки, но они погоды не делали. И зимой там было не как у нас — зима наступила, и все. Вместо этого бесконечная оттепель, все горки покрываются льдом, и уж как ты на них заберешься — это твоя удача.

Зато летом можно было плавать в море минут сорок — и тебе холодно не становится. А то и полтора часа. Меня спрашивали: „У тебя что, купальник на меху? Как можешь так долго?“ А мне было так хорошо, что я могла до бесконечности плавать в этой воде. Или зимой на коньках — минус десять, это разве холодно? Это им холодно, но не нам! У них минус пять уже считалось холодно».

«Наша семья переехала в дом 34 на Колхозной улице в 1970 году. В девятиэтажку, как сейчас говорят, „брежневку“, — вспоминал Михаил Альбертович Масленников, кинорежиссер и сценарист, член Союза кинематографистов России, автор и режиссер документального фильма „Космос. Дорога в третье тысячелетие“ и еще свыше тридцати документальных, научно-популярных и игровых фильмов, лауреат международных фестивалей. — Я был в классе шестом, когда познакомился с Надей. А она училась в нашей школе на класс младше меня. Капицы жили на девятом этаже, мы — на первом. И, как школьники, мы, естественно, захаживали друг к другу, но для меня это была масса открытий! Несмотря на то, что квартиру дали моему папе, который тоже считался номенклатурой — был главным режиссером телевидения Владивостока и основателем „Дальтелефильма“ — такой, как у них, я тогда еще не видал! Для них две квартиры объединили в одну, и получилась пятикомнатная на половину лестничной площадки.