Это направило мысли Макки в область, которую до сих пор никто как следует не изучал: какие человеческие способности заставили говачинов обратить внимание на него, Макки? Собачье упорство? Человеческое правовое образование? Исключительный индивидуализм человека?

Точных ответов на эти вопросы не было, так же как не было ответов на подобные вопросы об уривах. Тем не менее присутствие Цейланг сильно его интриговало и даже зачаровывало. Макки знал об уривском обществе то, что не знало о нем большинство чужаков, – все же уривы были ценными кадрами Бюро Саботажа. В совместной работе рождалось товарищество, и близкие друзья делились друг с другом очень интересной информацией о своих внутривидовых отношениях. Помимо того факта, что для размножения уривам были нужны триады, он знал также, что уривы никогда не раскрывали способ заблаговременного определения того, какая именно триада сможет обеспечить оптимальное потомство, а именно на этом и держалось уривское общество. Периодически члена триады меняли на другого, похожего, из другой триады. Так обеспечивалось генетическое разнообразие и, что было так же важно, гарантировалось бесчисленное множество личных связей внутри цивилизации. Эти связи поддерживали единство общества в трудных ситуациях.

Один урив в Бюро пытался объяснить это Макки:

– Возьмем для примера ситуацию, когда урива убивают, или, что еще хуже, лишают идола. Виновный отвечает перед миллионами уривов. Все, кого связывают обмены в триадах, отвечают на оскорбление вместе, как единое целое. Это, как я понимаю, родовая ответственность – и, пожалуй, самое верное объяснение нашему поведению. Родовая ответственность вступает в игру всякий раз, когда случаются подобные преступления. Ты не представляешь, каких трудов стоит откомандировать кого-нибудь из нас на работу в Бюро… потому что это означает разрыв связей, разрыв сети взаимной ответственности.

Говачины знают данную особенность общественного уклада уривов. Привлекло ли говачинов именно это качество, или они сделали свой выбор вопреки ему, или решение было принято благодаря каким-то другим особенностям уривов? Будет ли уривский легум сохранять верность своему роду? Как такое возможно? Уривское общество может лишь оскорбить базовые моральные представления говачинов. Народ Лягушачьего Бога еще более склонен к индивидуализму, чем люди. Для говачина семья была частным делом, отгороженным от внешнего мира, и эта изоляция прекращалась только при вступлении в избранный филум.

Сидя возле белого камня на Досади, Макки размышлял об этих вещах, коротая время и прислушиваясь. Инопланетная жара, незнакомые запахи и шумы тревожили его, вызывали неприятное беспокойство. Инструкторы сказали, что ему надо ждать шума двигателя внутреннего сгорания. Внутреннего сгорания! Досадийцы использовали двигатели такого рода, когда выезжали за пределы города, из-за их большей мощности (хотя и по габаритам они были больше) в сравнении с импульсными лучевыми двигателями, которые использовались для передвижения внутри Чу.

– Топливом служит спирт. Сырье поступает с Окраины. Не имеет значения, насколько ядовито это топливо. Брожению подвергают кустарники, деревья, папоротники… все, что поставляют с Окраины.

Вокруг по-прежнему стояла сонная тишина. Макки собрался с духом и приготовился к всякому возможному риску, какому он мог подвергнуться, оказавшись в полном одиночестве на Досади. Вероятно, ему не придется больше побыть одному, во всяком случае с того момента, когда он окажется в кварталах Чу. Он понимал всю тщетность надежд на то, что здесь ему удастся прибегнуть к услугам тапризиота. Арич, рассказывая Макки об одном агенте Бюро, который купил «тапризиотскую страховку», сказал:

– Даже вызов тапризиота не может преодолеть Стену Бога.

В случае уничтожения Досади закончится контракт с калебаном. Возможно, тапризиоту удастся выполнить посмертную запись воспоминаний Макки. Возможно. В настоящей ситуации такая вероятность вызывала у Макки чисто академический интерес. Калебаны ему кое-что должны. Угроза бичевания звезды представляла такую же смертельную опасность для калебанов, как и для других видов. Эта угроза была реальной и ощутимой. Были обречены все, кто пользовался люками перескока, и охранявшие их калебаны. Фэнни Мэй выразила благодарность Макки по-своему:

– Мой долг перед тобой не имеет конца.

Арич мог привести своих гвардейцев на Досади в готовность на случай, если Макки попытается связаться с другим калебаном. Однако Макки в этом сильно сомневался. Арич позаботился о запрете вызовов тапризиота, но все калебаны обладали общим сознанием. Если бы Арич и его компания и дальше пребывали в благой уверенности, что этот барьер вокруг Досади непроницаем…

Макки заставил себя перестать думать о тапризиотах. Сделать это было нелегко, ведь это потребовало исключительной концентрации на пустоте. Он не должен даже случайно думать о тапризиоте, с бесконечным терпением ожидающем вызова в уютном тепле Главного Центра. Надо изолировать эти мысли от сознания и сосредоточиться на связи с Фэнни Мэй.

Макки живо представил ее в своем воображении: звезда Фиона. Он вспомнил долгие часы их ментальных бесед. Он спроецировал в сознание тепло эмоциональной привязанности, вспомнил недавнее проявление «узловой вовлеченности» с ее стороны.

Макки закрыл глаза, сконцентрировался на внутреннем изображении, которое постепенно пронизало все сознание. Он почувствовал, как расслабилась его мускулатура. Теплый камень за спиной, песок под ним – все это исчезло из сознания. В его представлении остался только сияющий образ калебана.

«Кто меня зовет?»

Эти слова прозвучали не в ушах, а в голове.

– Это Макки, друг Фэнни Мэй. Ты калебан Стены Бога?

– Я Стена Бога. Ты пришел поклониться мне?

Макки понял, что его мысли застопорились. Поклониться? Проекция этого калебана была вторичной и зловещей, в ней не было ничего от пытливой любознательности, которую он всегда ощущал в Фэнни Мэй. Он попытался восстановить прежний чистый образ, вернуть внутреннее сияние контакта с калебаном – нечто похожее на религиозное просветление вдруг затопило его. Никогда нельзя быть уверенным в том, что понимаешь слова калебана.

– Это Макки, друг Фэнни Мэй, – повторил он.

Сияние несколько померкло; голос в голове зазвучал снова:

– Но ты занимаешь точку на досадийской волне.

Это был знакомый способ коммуникации, способ, к которому Макки мог приложить свой прежний опыт в надежде на понимание, на сближение.

– Разрешит ли мне Стена Бога связаться с Фэнни Мэй?

Ответ эхом отдался в его голове:

– Один калебан – это все калебаны.

– Мне надо поговорить с Фэнни Мэй.

– Ты не удовлетворен своим нынешним телом?

Макки отчетливо ощутил свое тело, словно то было куском трепещущей плоти; на него накатило состояние транса, столь знакомого по контактам с калебаном или тапризиотом. Макки с трудом вернул себе способность к здравому мышлению.