Жаль только, что в масштабе истории твоя судьба значит не больше, чем судьба клетки, живущей где-нибудь в районе копчика: придет время, и ее смахнут на пол, почесавшись.

Из-за угла показалась троица: мужчина и двое женщин. Саблин пригляделся: Любочка и… — он не поверил своим глазам — Клим? Нина?

Варфоломей Иванович захромал им навстречу:

— Живы?! Господи, вот радость-то! Как вы? Какими судьбами?!

Любочка тревожно огляделась по сторонам:

— Пойдемте в дом. Варфоломей, им некуда идти, и они будут жить у нас: я всё устрою.

— Пельмени должны быть такие, как их делают в Пермской губернии, — говорила Любочка, раскладывая яства по тарелкам. — Размером с грецкий орех, с тонким, как полотно, тестом и начинкой из свинины пополам с филейной частью говядины. Заправляем все сливками с луком — а его надо рубить так мелко, чтобы получилась однородная кашица. Варить пельмени следует в телячьем бульоне, а потом поливать красным квасным уксусом и посыпать перцем и толченой петрушкой.

Тепло и сытость, покой и уют. Нина сидела на диване, спрятав руки под коленками: стыдно было, что в кожу вокруг ногтей въелась черная грязь. Любочкино богатство вызывало возмущение, но ее доброта обезоруживала.

— Пойдемте, я покажу вам вашу комнату, — сказала она и отвела Нину и Клима в маленькую, обшитую деревом горенку, расположенную над крыльцом. — У папы тут раньше что-то вроде кладовой было.

— Твой отец не станет возражать, что мы к вам подселились? — спросил Клим, когда Любочка рассказала ему, что случилось с Антоном Эмильевичем.

— Ну что ты болтаешь? Ты же ему племянник!

— А что скажет твой новый муж?

— Ничего.

— Ты их всех под каблук подмяла?

Любочка подкатила глаза:

— Ох, ты неисправим!

Когда-то у Нины не было ближе подруги. И теперь Любочка делала то, что положено по отношению к близким людям: делилась едой и кровом… Пока Клим мылся в ванной, они вместе вставляли зимние рамы и заклеивали щели бумагой. И все же Нина ничего не могла с собой поделать: она не испытывала благодарности к Любочке.

Та рассказывала, что за лето насушила целые снопы полезных трав: от зверобоя до брусничного листа. В погребе у нее стояли обложенные соломой кадушки с кислыми яблоками, солеными помидорами и огурцами.

— Там такой аромат — голова кругом, — хвасталась Любочка. — Зимой будем жить как цари.

Нина натянуто улыбалась и тщательно выбирала слова, отвечая на расспросы.

Откуда такое недоверие? Ведь Любочка не давала ни малейшего повода для подозрений. И тем не менее Нина чувствовала себя как Аленушка из сказки, которая попала к Бабе-яге: та ее кормит, парит в баньке, а сама только и ждет, чтобы съесть. Дело было в том, что Любочка могла предать — как уже предала Саблина, как предала вообще все.

Любочка принесла подушки и одеяло.

— Вы как будете спать — вместе?

Нина кивнула.

— Что у тебя с Осипом? — не выдержав, спросила она.

Любочка отложила наволочку, посмотрела серьезно:

— Любовь. Страшная. До хруста костей.

— А с Саблиным?

— Я его тоже очень люблю. Каждого по-своему.

— Но как?..

Нина представила, что Клим любил бы двух женщин: одну — умную, а другую — красивую. Боже, боже…

Любочка внимательно наблюдала за ней.

— Когда-нибудь ты поймешь. Я тебя слишком хорошо знаю: тебе очень важен комфорт, уют, деньги, наконец. А Клим не сможете тебе этого дать, и…

— Это не его вина, что произошла революция! — перебила Нина.

Любочка рассмеялась:

— Я не про это. Клим тщеславен, но ему достаточно похвалы, чтобы быть счастливым. А к деньгам и власти он равнодушен, и это с детства у него. Он никогда не сможет разбогатеть: он просто не умеет и не хочет учиться. Вспомни, как он вел свои дела: он приехал за два с половиной месяца до переворота — за это время он легко мог бы оформить наследство и вывезти деньги из России. Но он все проворонил.

Нина оскорбилась:

— Я люблю его!

— Все правильно: он дорог тебе, но однажды ты поймешь, что этого мало.

«Не противоречь, сделай вид, что все в порядке», — уговаривала себя Нина.

— Рано или поздно война кончится, — продолжала Любочка, — и сильные люди все равно окажутся наверху. А теперь подумай, где окажешься ты с Климом.

— Мы сильные люди.

— Никто не сомневается. Скорее всего, вы не будете побираться, но дальше дело вряд ли пойдет. Я это говорю не для того, чтобы тебя обидеть, а для того, чтобы ты поняла: жизнь — сложная штука, и в ней нет однозначного добра и зла.

Клим вернулся из ванной — выбритый, в чистой рубашке и брюках, выданных Любочкой.

— Ну вот, теперь на человека похож! — обрадовалась она.

Он улыбнулся:

— Кажется, все, что нужно для счастья, — это горячая вода и кусок мыла.

Любочка подала Нине сложенное полотенце и одно из своих платьев:

— Ты следующая.

Зеркало в ванной запотело, Нина провела по нему ладонью и долго смотрела на свое отражение.

Любочка — вольно или невольно — надавила на болевую точку. Страх будущего — вот что терзало Нину и в Свияжске, и во времена сидения в ярмарочном театре. Неужели жизнь никогда не войдет в былую колею? Если победят красные, то единственный способ добиться благосостояния — это идти на службу к тем, кто убил ее брата. А если победят белые, Клим в любом случае не вернет своих денег. От завода в Осинках и от домов, отданных под казенные учреждения, вряд ли что-нибудь останется. В Аргентину визу не дадут… Что делать? Где жить? На что надеяться?

Зеркало вновь затуманилось.

Планировать будущее — это удовольствие для богатых, которые могут выбирать, где они окажутся завтра.

Вернулся Антон Эмильевич:

— Господи помилуй, Клим, ты где пропадал?!

Тот рассказал ему, что произошло.

— Стало быть, у Нины нет документов? — задумчиво проговорил Антон Эмильевич. — Это дело поправимое. Идите в горисполком и скажите, что бумаги украли в трамвае. Только фамилию другую назовите, чтобы лишних вопросов не было. А когда спросят о месте рождения, скажите: родилась в Киеве — там архив еще во время Февральской революции сгорел. Вам выдадут временное удостоверение личности, а пока запрос туда-сюда ходит, два года пройдет.

— Так все просто? — изумился Клим.