— Надеюсь, не доктор Макдональд послал вас сюда? — спокойно сказала она. — Вы должны были узнать об этом из моих писем. Вам ответ известен.

— А он любил вас?

— Любил. Во всяком случае, он делал мне предложение. Не меньше десятка раз. Это вам может кое-что сказать, не так ли?

— Но вы не согласились, — возразил я. — Если вы любили друг друга и он просил вас выйти за него замуж, то можно поинтересоваться, почему же вы отказали ему?

— Я отказала по той же причине, из-за какой оборвалась наша дружба. Я немного побаивалась. Несмотря на торжественные заверения в любви, он был неисправимым волокитой. Но главным образом — из-за нашего глубокого расхождения. К тому же мы не были столь стары и умудрены жизненным опытом, чтобы прислушаться к голосу рассудка.

— Расхождения? Можно спросить, какие, мадам Галль?

— Вы очень настойчивы, не правда ли? Какое это имеет значение? — Она вздохнула. — Полагаю, для вас это имеет значение, раз вы спрашиваете.

Будете спрашивать, пока не получите ответа. Секрета здесь нет никакого, но все это мелко и довольно глупо.

— И все же хотелось бы услышать.

— Не сомневаюсь. Франция после войны, как вы можете вспомнить, была в очень неустойчивом положении. У нас были партии от крайне правых до крайне левых. Я добрая католичка и принадлежала к правой католической партии, она обезоруживающе улыбнулась. — Вы таких называете самыми голубыми тори.

Ну, боюсь, что доктор Макдональд был настолько не согласен с моими политическими взглядами, что наша дружба в конце концов стала совершенно невозможной. Знаете, такие вещи случаются. Для молодого человека политика чрезвычайно важна.

— Доктор Макдональд не разделял ваших консервативных взглядов?

— Консервативных? — Она засмеялась с неподдельным изумлением. Консервативных, сказали вы?! Был ли Алекс истинным шотландским националистом или не был, сказать не могу, но одно могу утверждать совершенно безошибочно: никогда не встречала человека более неумолимого в своих взглядах. Он был прелесть. Спустя час и десять минут я вошел в холл отеля «Вогоннер», в Альфингеме.

Из Стентона я позвонил Шефу и Харденджеру, оба они сидели в гостиной и ждали меня. Хотя вечер еще и не наступил, но перед Шефом уже стояла почти пустая бутылка виски. Я никогда не замечал за ним раньше, чтобы он начинал пить до девяти вечера. Лицо его было бледным, измученным, застывшим и усталым. Впервые ему можно было дать столько лет, сколько есть. Он сидел ссутуленный, что-то расслабленное и жалкое появилось в нем, как в человеке, сбросившем с себя груз, который пришлось долго носить.

Харденджер выглядел тоже не блестяще.

— Где Мэри? — спросил я.

— В гостях у Стеллы Чессингем и ее матери, — ответил Харденджер. Еще одно сломанное крыло, которое она хочет залечить. Ваш угрюмый друг за решеткой, а я отвез ее и вернулся. Она хочет поддержать их. Согласен с ней, обе чувствуют себя довольно скверно после ареста молодого Чессингема.

Но с моей точки зрения, визит был не нужен и бессмыслен. Это было перед приездом Шефа. Она не послушалась меня. Вы знаете свою жену, Кэвел. И вы знаете свою дочь, сэр.

— Напрасно она старается, — заметил я. — В этом самом деле молодой Чессингем совершенно невиновен. Я сказал об этом его матери сегодня в восемь утра. Мне пришлось сказать. Она больная женщина, и такой удар она могла бы не перенести. А она сообщила об этом дочери, едва за ним приехала машина. Они не нуждаются в утешении.

— Что?! — С потемневшим от гнева лицом Харденджер подался со стула, а большой стакан, зажатый в его кулаке, казалось, вот-вот хрустнет. — Что вы сказали, Кэвел? Невиновен? Черт бы все это побрал! Существенные улики...

— Единственная улика против него — та очень понятная ложь о мнимой поездке и тот факт, что настоящий преступник посылал ему деньги под вымышленным именем. Хотел навлечь на него подозрение. Хотел выиграть время. Он выигрывает время каждый раз, заставляя подозревать еще кого-нибудь. Он настолько умен, что смог бросить тень подозрения практически на каждого. Он выиграл время, похитив меня. Задолго до преступления посылались деньги на счет Чессингема. В июле он знал, что нужно будет сегодня выиграть время. Зачем ему время?

— Вы дурачите меня, черт возьми! — грубо сказал Харденджер. — Вы выдумали эти историю...

— Сейчас я изложу вам факты. — У меня не было настроения умиротворять Харденджера. — Если я сказал бы о его невиновности, вы арестовали бы его?

Вы прекрасно знаете, что нет. Но вы это сделали и помогли выиграть время, потому что преступники прочтут об этом в вечерних газетах и решат, что мы на ложном пути.

— Теперь еще скажите, что Хартнелл с женой тоже жертвы шантажа, раздраженно сказал Харденджер.

— Что касается молотка, кусачек и грязи на мотороллере — да. Вы это знаете. А в остальном они виновны. Но никакой суд это никогда не докажет.

Муж втянул в шантаж жену, которая кричала и останавливала машину. Ничего в этом криминального и страшного нет. Он получит самое большее пару годиков по довольно несвязному обвинению в растрате, если военные власти начнут оказывать давление на суд и на обвинение, в чем я сомневаюсь. Но, опять же, его арест дает нам время: преступники, подсунувшие молоток и кусачки, тоже стремятся выиграть время. Они не знают, что мы согласились сами клюнуть на эту их приманку. Еще одно очко в нашу пользу.

Харденджер повернулся к Шефу:

— Вы знали, что Кэвел действовал за моей спиной, сэр?

Шеф нахмурился.

— Это несколько сильное определение, не правда ли, старший инспектор?

Что же касается моей осведомленности, черт бы все это побрал, то именно вы уговорили меня привлечь в это дело Кэвела. — Очень ловко повернул, надо признаться. — Согласен, он работает в высшей степени необычным способом.

Кстати, Кэвел, вспомнил. Откопали что-нибудь интересное о Макдональдс в Париже?

Я немного помолчал. Какое-то было странное безразличие в его вопросе, словно он думал о другом, более важном. В той же манере ответил и я:

— Все зависит от того, что вы считаете интересным, сэр. Могу с уверенностью назвать имя одного из замешанных в этом деле. Доктор Александр Макдональд. Уверен, что он крупный шпион, о каких только говорили последние пятнадцать лет. Или за большее время.

Это их изумило. А ведь, пожалуй, трудно найти еще двух таких людей, которые привыкли не удивляться. И тем не менее они были изумлены.

— О господи! — тихо воскликнул Харденджер и пошел вызывать по телефону полицейскую машину.

— Вы видели на улице полицейскую машину с передвижной походной аппаратурой? — спросил