— Шевалье де Фармер с оруженосцем к его святейшеству архиепископу Кентерберийскому Годфри. По личному приглашению.

Старший внимательно осмотрел сэра Мишеля, шагнул вперед, слегка поклонился и произнес:

— Как же, ваша милость, слышали. Только пущать никого не велено. Господин Годфри и епископ Гильом в соборе, вечерю служат. Подождите, сударь или туда пойдите. Лошадок можете оставить, присмотрим…

— На вечере, так на вечере, — кивнул сэр Мишель. — Пошли, Джонни.

Когда лошади были привязаны к коновязи у ворот епископа, они вдвоем прошли к собору, поднялись по ступенькам мимо монахов и нищих, занимавшихся одним делом — первые требовали пожертвований в пользу Святой Матери Церкви и крестового воинства, вторые — исключительно для себя лично. Гунтер принципиально не подал ни тем, ни другим — и так за день потрачено денег больше, чем зарабатывает какой-нибудь ремесленник за год. Красильщик, например, взявшись изобразить на щите сэра Мишеля герб Фармеров, стребовал четыре монеты серебром… И то заказ будет готов лишь завтра на рассвете.

Церковная обстановка мало изменилась за семь с половиной столетий, это Гунтер понял сразу, едва лишь они с Мишелем вошли под арку и их окутала пахнущая благовониями полутьма. Вперед, к алтарю, протискиваться пришлось бы долго, благо народу собралось преизрядно, поэтому сэр Мишель остановился неподалеку от входа. Видимо, горожане, прознавшие, что мессу будут служить как высший духовный пастырь Руана, так и глава церкви всего Английского королевства, явились не только на службу, но и с целью поглазеть на неожиданного гостя.

Сэр Мишель, моментально включившийся в общее действо, был занят лишь молитвами, а Гунтер, слишком заинтригованный происходящим, начал осматриваться. Все почти как в старом добром двадцатом веке, разве что скамей нет да освещение, разумеется, не электрическое — кроме падавшего из высоких узких окон сквозь витражи света, еще горело множество свечей в подвешенных на толстых цепях массивных люстрах. Алтарь, на взгляд цивилизованного человека был чуток грубоват, но это с лихвой компенсировалось обилием позолоты, красивой утварью и роскошными одеждами священников. Где-то наверху и слева располагался орган — к сожалению, ни его, ни хора не было видно, но зато звук, слегка сипящий, будто простуженный, прекрасно разносился по всему храму.

Священник, стоявший перед алтарем, показался Гунтеру удивительно знакомым. Германец не сразу догадался, что человек в епископском облачении — не кто иной, как Годфри, граф Клиффорд. На самом деле сыну Генриха Плантагенета куда больше шли меч и кольчуга, нежели расшитая золотом сутана. Однако против королевской воли не попрешь — Годфри ведь и раньше, при отце своем Генрихе, был епископом, потом сменив сутану на цепь государственного канцлера. Впрочем, канцлером Годфри был только до смерти Генриха II, потом Ричард отправил своего незаконнорожденного брата в ссылку. Но почему теперь Годфри вдруг вознесся на такие вершины? Гунтер, как и сэр Мишель, очень надеялся выяснить это вечером, после мессы. Вдруг господин архиепископ расскажет?

А вот витражи в церкви были прекрасны… Два длинных, аркообразных окна вытягивались справа и слева от алтаря. На правом красовался покровитель Англии — святой Георгий в лазурном плаще. Всадник увлеченно тыкал копьем в дракона, казавшегося до смешного маленькой и безобидной ящеркой, а красная лошадь драконоборца почему-то косилась на валяющегося у нее под ногами змея с явным сочувствием. Левый витраж представлял изображение архангела Михаила, стоящего в патетической позе и державшего в руках огненный меч.

Внимание Гунтера снова обратилось к алтарю, так как хор закончил гимн «Gloria in exelsis Deo»,[10]после чего архиепископ Годфри, подняв обе руки, благословил паству и возгласил:

— Oremus![11]

Храм погрузился в тишину. Все люди опустились на колени, а Гунтер, замешкавшийся и позабывший обычаи римской церкви, вдруг остался стоять один среди сотен коленопреклоненных прихожан и, только когда Годфри метнул на него с алтаря недоумевающий взгляд, тоже встал на правое колено.

Люди молились в молчании, и германец мысленно просил Небесный Престол только об одном:

«Господи, дай нам согласия, терпимости и смирения! Господи, спаси и помилуй всех нас, рабов твоих Мишеля и Гунтера, и всех друзей их, короля Ричарда, архиепископа Годфри, барона Александра де Фармер, святого отца Колумбана Ирландского и всех прочих людей, с кем мне довелось повстречаться в этом мире…»

Некоторое время еще играл орган, вскоре Годфри начал читать Коллекту,[12]закончив ее словами:

— …Через Господа нашего Иисуса Христа, Сына Твоего, Живущего и Царствующего с Тобой в единстве Духа Святого, Бога, во все веки веков.

— Amen, — отозвался храм. Вечеря была закончена и сэр Мишель, с трудом вернувшийся из горних высей на землю, сосредоточился, вспомнил о насущном и дернул Гунтера за рукав:

— Пошли к воротам епископского дома. Годфри явится туда…

«Такое впечатление, — подумал Гунтер с сарказмом, — будто здесь бенефис нашей кинозвезды Ольги Чехофф, а мы, как два поклонника, ждем ее выхода и собираемся взять автограф. Надо сходить на рыночную площадь и купить букет. Однако, Годфри наверняка не оценит…»

Когда они пробрались через пустеющие к вечеру торговые лавки к воротам дома епископа Гильома и увидели, что лошади вместе с грузом в целости и сохранности, сэр Мишель снова обратился к стражнику:

— Эй, милейший… Годфри, граф Клиффорд, архиепископ Кентербери и всей Англии дома?

Стражник, мужик уже в годах, с седыми усами и шарообразным брюшком, глянул на рыцаря и сказал недовольно:

— Дома он, сударь. Как прикажете доложить о себе?

— Мишель де Фармер, баронет, Джо… Гунтьер де Райхерт, оруженосец.

«Наконец-то! — хихикнул про себя германец. — По-моему, впервые Мишель назвал меня нормальным именем! Прогресс…»

— А-а! — просиял солдат и кинул на своих взгляд, в котором явно читалось: «Это не заговорщики и не злодеи», — Его святейшество ждет вас. Прошу пожаловать, господа!

Знаком уважения к гостям послужило то, что их лошадей от приворотной коновязи мгновенно перевели во двор, а один из стражей проследовал впереди, показывая дорогу.

Привыкший к «мрачному Средневековью» Гунтер с изумлением не обнаружил в доме епископа ни темных коридоров, ни изможденных слуг или мрачных громил-охранников. Освещенные десятками ярких масляных ламп проходы — кроме тех, где не встречалось окон — были до половины человеческого роста обшиты деревянными резными панелями, а выше, к потолку, затянуты гобеленами с вытканными на них библейскими и военными сценами. Порой навстречу попадались толстые, выглядевшие добродушными монахи с выбритыми на макушке тонзурами, а один раз мимо прошел даже священник в полном облачении…