— Я одного боюсь, — вздохнул архиепископ, закончив свой рассказ. — Сами видите — охраны у меня считай что никакой, а эта тварь Лоншан наверняка успел пронюхать о моем приезде. Разве он откажется добровольно от бездонной кормушки?..

— Я бы не отказался, — кивнул сэр Мишель.

«Я бы тоже, — проскочила у Гунтера мысль. — Мне кажется, что ехать вместе с Годфри вовсе не следует. Еще подошлют убийц или просто не позволят высадиться в Англии… Если судить по этой истории с канцлером, то Лоншан — человек удивительно умный и хитрый. Пускай и мерзавец…»

— Я полагаю, что господин Лоншан вполне способен устроить какую-нибудь гадость, — сказал Годфри, многозначительно глядя на Фармера. — Ваше дело с этим рыцарем, Понтием, тоже несомненно важно, но если мне удастся взять власть в свои руки, то найти исмаилита не составит труда. Поэтому я просто прошу вас сопровождать меня. Ты, Мишель, вместе с оруженосцем, вполне можете пригодиться. Помнишь, я говорил, будто у Плантагенетов крепкая память?

Сэр Мишель не раздумывал и минуты, решив за себя и за Гунтера:

— О чем речь, сэр? Конечно, мы поедем с вами! Но я думаю, вам нечего опасаться — никто не осмелится даже пальцем дотронуться до архиепископа Кентерберийского. Шутка ли — навлечь на себя интердикт! Вы же духовная особа, представитель короля и святого нашего папы Климента!

— Посмотрим, посмотрим, — как-то пессимистично проворчал Годфри. — Ладно, господа, можете переночевать в соседней комнате. Надеюсь, епископ Гильом не будет возражать против двух незваных гостей. Отплываем завтра на рассвете. Спокойной ночи.

Море этим солнечным утром было ослепительно-синим. Волшебное очарование Атлантики, вернее, самой маленькой ее части, называемой Британским проливом, пленило всех людей, находившихся на борту небольшого торгового когга с претенциозным названием «Блаженная Иолента». К сожалению, епископ Руанский Гильом не нашел для владыки английской церкви ничего более роскошного, чем потрепанный кораблик с грязно-серым парусом и вонявшим рыбой трюмом. Однако Годфри был не в претензии — сейчас князю церкви требовалось как можно быстрее оказаться в Лондоне, а тот факт, что на подобном судне постыдился бы плыть самый захудалый венгерский граф, его святейшество ничуть не смущал.

Ранним утром двадцатого августа, то есть в день святого Бернара Клервосского, архиепископ Кентербери и всей Англии Годфри Плантагенет, граф Клиффорд вместе с сопровождающими его рыцарями, в число которых входили некий шевалье де Фармер вместе с оруженосцем, родом происходившим из Германии, покинул гостеприимный Руан и отплыл в Британию. Корабль держал курс на порт Дувр, что находится в устье Темзы в четырех-пяти часах конного хода от королевского замка Тауэр. Вниз по Сене приходилось двигаться медленно, так как реку заполонило множество торговых и военных кораблей. В тот же вечер «Иолента» встала на ночевку в Гавре, где капитан порта долго кричал, что он знать не желает никаких архиепископов, графов да баронов и требует платы за стоянку как от всех прочих.

Выйдя из устья Сены, когг повернул строго на север, к побережью Корнуолла. Спустя сутки на горизонте появились низкие берега Британии, и капитан направил корабль на восток, мимо Саут-Даунса, Гастингса и Чичестера к Дувру, стараясь не терять из виду землю. Несколько раз появлялись паруса кораблей, шедших на юг, к Франции или в сторону Бискайского залива — крестоносная армия Ричарда спешила к месту сбора.

Утром двадцать второго августа погода начала портиться, появился сильный порывистый ветер, хотя небо оставалось чистым, а воды пролива отливали такой синевой, что казалось — океан покрыт лазурным плащом святой Девы Марии.

Сэр Мишель и Гунтер скучали, как, впрочем, и все спутники Годфри. Германец, само собой, облазил когг сверху донизу, от затхлого трюма до бочки на верхушке единственной мачты, и пришел к выводу, что его представления о судостроении в раннем средневековье были ошибочны. Корабли в XII веке строились отличные, крепкие, со всем тщанием и старательством. Единственно, «Иолента» была порядком загажена, но владелец судна, он же капитан по имени Джон Фолстон, мало обращал внимания на такие мелочи.

Сэр Мишель за это время успел как следует раззнакомиться с посланниками королевы Элеоноры, сопровождавшими Годфри, и выяснил, что люди они насквозь благородные, а кроме того, и капли заносчивости в них нету. Лорды и графы принимали Мишеля и Гунтера как равных, ничуть не указывая на свое несравненно более высокое происхождение. Кроме того, лорд Вустер, барон Ладлоу (так он представился) прекрасно играл на лютне и пел всяческие баллады о крестоносцах, короле Артуре и Карле Великом. А когда святейший архиепископ удалялся на отдых или на другой конец палубы, и открывался очередной бочонок пива, репертуар лорда Вустера разительно менялся. В ход шли исключительно (даже на взгляд привычного к раскрепощенному двадцатому веку Гунтера) непристойные песенки о физиологических достоинствах сарацинских и мавританских дев, а также напрочь возбранные рифмованные рассказы о похождениях рыцарей Ордена Храма и их оруженосцах, каковые, если судить по песенкам, «со времен Содома и Гоморры являются первейшими нечестивцами».[13]Сэр Мишель, кстати, старательно подпевал, хотя и не очень одобрял подобные поклепы на тамплиеров. Словом, до рассвета двадцать третьего августа морское путешествие было замечательным и не предвещало никаких неожиданных событий.

Однако случилось одно происшествие, каковое навело на размышления о том, что неприятности все-таки возможны и воскресило из памяти предостережения ирландского монаха Колумбана. Когда «Иолента» проплывала мимо Дартмута (городок хорошо просматривался в полулиге к западу — грязно-белые фасады домов, несколько кораблей у пристани да сонм горланящих чаек над берегом), рядом с коггом появилась длинная ладья, по мнению Гунтера, напоминавшая норманнский дракар. Судя по всему, ладья — ко всеобщему удивлению, не несущая никаких флагов или гербов, означавших ее принадлежность — просто болталась возле побережья, а люди, находившиеся на ней, кого-то поджидали. Непонятное судно описало вокруг когга полный круг и споро направилось к берегу. Годфри, страдавший от морской болезни и находившийся в тот момент на носовой палубе, мрачно проводил ладью взглядом и буркнул под нос:

— Они наверняка видели архиепископский вымпел…

Сэр Мишель, стоявший рядом и тоже с недоверием глядевший вслед быстро удалявшемуся судну, расслышал его слова и, повернувшись к Годфри, недоуменно спросил:

— Милорд, вы полагаете, что нас ждут?

— Этот корабль гораздо быстрее нашего, — вздохнул архиепископ. — Они сумеют оповестить шерифов на берегу… Если, конечно, мои подозрения оправдаются. Очень все это странно.

— Не хотите ли вы сказать, сэр, будто боитесь какого-то безродного ублюдка? — внезапно разозлился сэр Мишель. Не дожидаясь ответа, рыцарь кинулся к лестнице, ведущей в трюм, какое-то время отсутствовал, а потом явился на палубе уже в полном облачении — со щитом в желто-сине-красных полосах, раскрашенным руанским красильщиком, в кольчуге и при мече. Гунтер, поднятый ото сна неугомонным рыцарем, вяло шел позади и бурчал по-немецки: «Ну, и у кого тут шило в заднице зашевелилось? Такая рань, — германец взглянул на наручные часы и возвел очи горе. — Господи Иисусе, десять утра, а он спать не дает!»