И у Сюзанны не будет.

В лагере издалека заметили мое приближение, но я ехал, как едет гость, а гостей они уважали. Моя дорога привела меня в лагерь с противоположной стороны от места въезда князя Юрия, как я и рассчитывал. Я сразу же осведомился о хане.

Они поняли это слово и, несомненно, сочли, что я приехал как посланник или как ожидаемый гость. Они приметили мои арабские доспехи, а когда разглядели Айешу, в толпе прокатился приглушенный говор.

Вокруг меня сомкнулись четверо всадников, и мы подъехали к шатру размером побольше остальных. Там уже находился князь Юрий, который уставился на меня с выражением полнейшего изумления, быстро уступившего место торжеству.

— Хватайте его! Он из каравана!

Не зная их языка, я воспользовался арабским, который многие из них, видимо, понимали:

— Я пришел в ваш стан по своей воле. Мне говорили, что народ Черных Шатров чтит законы гостеприимства.

Хан был широкоплечий, крепкий старик с кривыми ногами и угрюмым лицом.

— Зачем ты приехал сюда? — спросил он.

— В Киеве говорят, будто вы служите князю Юрию, — с бодрым видом соврал я, чтобы вынудить своего врага оправдываться, — но я не верю, что Хан Черных Шатров может служить кому бы то ни было.

Айеша переступила ногами, я похлопал её по шее и, когда она успокоилась, продолжал:

— Я приехал сюда, надеясь на твое гостеприимство и твое благородство, чтобы вызвать князя Юрия на поединок. Твои люди — сами известные мастера меча и уважают тех, кто умеет биться. Я не прошу твоей дружбы, хотя гордился бы дружбой с тобою; я прошу лишь справедливого обращения, которое, я уверен, ты мне обеспечишь. Даже враги ваши признают, — уверенно фантазировал я, — что кровь на ваших мечах никогда не была добыта предательством.

— Ты пришел сюда, в стан друзей князя Юрия, чтобы вызвать его на бой?

Глаза старого хана сверкнули, и я почувствовал, что завоевал его уважение — завоевал там, где его не удалось бы добиться больше ничем. Если что и умели ценить степные всадники, то только отвагу.

— Почему ты искал его?

— Потому, что он пытается заставить других биться вместо себя, и потому, что он подлец, трус и ублюдок, годный только на мясо для собак!

Князь Юрий выхватил меч.

— Клянусь всеми богами, за оскорбление ты заплатишь своей кровью!

— Что толку наполнять брюхо восточным ветром и произносить пустые и глупые речи? — заметил я презрительно. — Желаешь ты встретиться со мной пешим или на коне?

К этому времени вокруг собрались уже сотни ханских воинов — им хотелось увидеть поединок.

А я сейчас думал лишь об одном — как затянуть бой подольше. Отряд разведчиков, который я видел в степи, ещё не возвратился. Смогу ли я удержать печенегов, когда те прибудут? Каждая выигранная минута приближает моих друзей к морю и к кораблям, которые должны их ждать…

Вдруг раздались крики, и в лагерь влетел на скаку отряд всадников. Люди бросились послушать, что они скажут. Это были разведчики.

Я не успел.

Среди всей этой суматохи князь Юрий смотрел на меня с ненавистью. Вдруг он крикнул:

— Убейте его! Его приезд — только уловка, чтобы отвлечь ваше внимание!

— Это слова труса, — издевательски ухмыльнулся я, — который всегда убивает чужими руками.

— Он тебя вызвал, князь Юрий, — произнес чей-то голос. — Его вызов заслуживает уважения. Ты что, боишься его, что уклоняешься от поединка?

Этот голос!

Где я его слышал прежде?

— Он — наш враг, — холодно ответил князь Юрий. — Он появился здесь лишь для того, чтобы выиграть время.

— Много ли времени нужно нам, народу Черных Шатров? — Говоривший стоял позади меня. — Он пришел в наш в стан как гость, по своей воле, и имеет право свободно покинуть его, когда пожелает.

— Это кто же такое сказал? — спросил Юрий скрежещущим от гнева голосом.

— Я сказал! — вперед вышел худощавый одноглазый воин и встал со мной рядом. — Я, Абака-хан!

Какой-то миг я пристально смотрел на него, потом вспомнил. Абака-хан! Человек, которого я угощал вином в Кадисе давным-давно! Йол болсун…

Князь Юрий заколебался, и по его неуверенности я смог оценить важность персоны Абака-хана. У князя вдруг качнулась почва под ногами.

— Ты говоришь в защиту этого врага? — спросил Юрий.

— Кому он враг? Они на нас не нападали. Лишь ты говоришь, что они враги.

— Там есть добыча…

— И есть женщина, — насмешливо добавил я, — которую он надеется захватить.

Я намеренно усилил ноту презрения в своем голосе.

— Этот пес смердящий не решается отбить её в честном бою. Ему требуется сила народа Черных Шатров, чтобы завоевать для себя женщину!

— Это так? — старый хан повернулся к князю Юрию. — Ты и в самом деле упоминал какую-то женщину, когда рассказывал нам о караване.

— Это не просто женщина. Она очень важна. Здесь дело политическое.

Обратившись к тем, кто стоял поблизости, я поинтересовался с пренебрежением:

— Что это за жалкая мышь? Если мужчина хочет добыть женщину, зачем оправдываться политикой? Может, он вообще не мужчина, а евнух?

Князь Юрий услышал это замечание и шагнул ко мне, и толпа, жаждущая поединка, с готовностью расступилась, чтобы освободить ему дорогу.

— Так что, настоящий поединок? Или мне отхлестать тебя клинком по голой заднице?

— Это будет поединок, — твердо произнес Абака-хан, — и мы проследим, чтобы все было как следует. Идет, князь? Пешим будешь биться или на коне?

— На коне, — сердито произнес Юрий, — и никакой пощады. Бой на смерть!

— Согласен, — сказал я беззаботно и, обнажив меч, отъехал на Айеше ярдов на пятьдесят — медленным шагом, потому что нам нужно было выиграть время! — а затем повернулся, чтобы встретить противника.

Сколько времени прошло с тех пор, как Лолингтон и Иоганнес добрались до каравана? Сколько времени я выиграл? Двадцать минут? Полчаса? Один час для каравана — это пять миль, может быть, шесть на предельной скорости. Это немного, но и до моря не так уж далеко. Гансграф сообразит, как использовать время с толком…

Больше всего я боялся, что караван перехватят на переправе через Чичеклею. Но стоит им пересечь реку — и между ними и морем не будет больше никаких препятствий, а расстояние там меньше пятидесяти миль.

— Славная девочка, — сказал я кобылице и похлопал её по шее, зная, что она меня поняла. Я выезжал на Айеше во многих стычках и на многих поединках. Она нетерпеливо пританцовывала на месте, раздувая ноздри, вздергивала хрупкой головой и грызла удила.