— Ты просил отказаться от затеи с романом. А подкатывать яйца к теще ты как раз активно советовал.

Наш разговор перешел на повышенные тона, и к нему с возрастающим интересом прислушивались все прочие посетители тесного ресторанчика. Они ожидали продолжения. Во взглядах, которые я ловил на себе, чувствовался призыв: «Ну-ка, врежь ему хорошенько! Вышвырни его на улицу!» Без сомнения, аналогичные сигналы поступали от них и Фрэнсису. Им было все равно, кто из нас победит. Они просто хотели посмотреть драку, желательно с пролитием крови. Литературный агент против автора — этот кулачный поединок станет хорошим дополнением к коллекции трагедий и скандалов, сопровождающих загнивание и умирание нашей профессии. Жаль, что я не позвал сюда еще и Ванессу. Жена-писательница против мужа-писателя — то-то был бы славный бой!

— Ты ввел меня в заблуждение… — начал Фрэнсис, но тут наши разборки прервало появление жареного осьминога.

Я терпеть не мог жареного осьминога, однако заказывал его в каждом лондонском ресторане. Прямо мистика, да и только, — всякий раз, как я делал заказ, в самый последний момент из меня непроизвольно вырывались эти два слова: «Жареный осьминог». Подобные вещи случались и со многими моими знакомыми, которые так же непроизвольно заказывали и получали совсем не то, что в действительности хотели.

— Повтори еще раз, Фрэнсис, — сказал я, оправившись от потрясения при очередной встрече с треклятым моллюском. — Мне послышались слова «ввел в заблуждение».

— Да, ты услышал именно это, и именно это ты сделал: ввел меня в заблуждение.

— Это каким же образом?

— Ты уверил меня, будто у вас любовная связь. А никакой связи нет и не было.

— Поппи все отрицала, верно? Рано поутру в постели? Только не надо дерьмовых мелодрам. Я никогда не утверждал, что у меня с ней связь. Я говорил, что хотел бы этого.

Он хлопнул рукой по столу:

— Но она об этом даже не думала, Гай, пойми ты наконец! Даже не думала.

Имело ли смысл продолжать эти препирательства? Передо мной была одна из тех историй, которые стары как мир. У Поппи вдруг появляется поклонник в лице Фрэнсиса — неженатого мужчины немногим (всего-то раза в полтора) ее моложе, — и вместе с ним появляются перспективы на будущее, каковых перспектив не может быть со мной, ее зятем, в лучшем случае способным ради нее убить паука. Радуясь такой удаче, она старательно очищает шкафы своего прошлого от всяческих скелетов, могущих повредить ее идеальному образу. «Гай? Он так и сказал, нахальный мартышонок? Не смеши меня…» И вот я уже выставлен клеветником и очернителем женщины, которую он любит. «Даже думать не смей о том, чтобы подкатывать к ней свои потные яйца, Гай». И он уже не помнит, что когда-то сам же меня к этому подстрекал.

— О’кей, — сказал я. — Наверняка она даже и не думала.

Желаю вам большого счастья.

— Мог бы обойтись и без сарказма.

— Никакого сарказма. Я уверен, она отлично справляется с секретарской работой. Или она уже читает за тебя рукописи?

— Как раз об этом я хотел с тобой поговорить.

— Что такое, ты хочешь передать меня Поппи? А тебе известны ее литературные пристрастия?

— Нет, я не передаю тебя Поппи — хотя не сомневаюсь, что ты был бы этому рад. Поппи уходит в отставку. Как и я. С меня хватит. Староват я становлюсь для этой мышиной возни. Сейчас все уже не так, как было раньше. Я не получаю удовольствия от работы. Исчез сам ее дух, исчезают слова.

— А как же Билли Фанхаузер, ослепший от взрыва силиконовых сисек? Ты разуверился и в нем?

— Я сыт по горло этими фанхаузерами, Гай.

Я не поверил в его искренность. Он сказал мне только половину правды. Но в его решимости уйти сомнений у меня не было. Я уже видел, что его ждет в обозримом будущем: срезание листиков мяты для Поппи в благодатном Гдетотам-овер-Ищисвищи. Везунчик.

— Любовная идиллия в сельской глуши? — спросил я.

При этом я не стал упоминать коттедж Поппи и не сказал, что при моем последнем визите туда она поцеловала меня в губы. «Долгий поцелуй в самые губы, Фрэнсис». Стоит ли плевать ему в душу только потому, что он поступил со мной некорректно?

И вообще, мне и без того было о чем беспокоиться — я ведь только что лишился литературного агента.

— Для кого глушь, а я там чувствую себя владыкой бескрайних просторов, особенно после этого гнусного Лондона, — сказал он и попытался отрезать кусочек от своего осьминога. Не вышло. Теснота не позволяла расправить локти, чтобы нормально работать ножом и вилкой.

— А как же я?

— А что с тобой?

— Как быть мне?

— Ну, ты ведь не можешь поселиться в деревне со мной и Поппи, если ты об этом. Но в гости заглядывай, будем рады.

«Долгий поцелуй в самые губы, Фрэнсис». Но я заговорил о другом:

— Представь, каково мне сейчас остаться без агента. Как быть с моим новым романом?

Он глубоко вздохнул:

— Ты хочешь услышать от меня правду?

— Нет, не хочу, но ты все равно ее скажи.

— Порви его к черту.

— Порвать? Да там пока и рвать-то нечего. — Это была ложь, но с ее помощью я открещивался, хотя бы перед самим собой, от предлагаемого вандализма.

— Порви с этой идеей в целом. Уничтожь все наброски.

Уничтожь все, что ты мне показывал.

— Но я тебе ничего не показывал.

— Ты меня прекрасно понимаешь. Во всяком случае, наслушался я предостаточно: о нечестивом герое с опухолью в башке, вытворяющем всякие непотребства с женщинами, которые и сами те еще штучки, — этим сейчас никого не удивишь и не заинтересуешь. Литература такого рода канула в Лету, Гай. Если бы завтра ко мне в офис явился Генри Миллер, я указал бы ему на дверь.

— Просто ты испугался бы, что он мимоходом возьмет в оборот Поппи.

Внезапно меня охватил приступ отчаянной ностальгии, и я закрыл глаза, вспоминая последний поцелуй Поппи. А потом вспомнил то, чего не было и уже никогда не будет. Никогда-никогда…

«Сквиш-сквиш».

Открыв глаза, я обнаружил, что Фрэнсис начинает заводиться.

— Не примешивай Поппи к этой истории. К черту твою «Конечную точку»! Иначе эта книга реально станет для тебя концом всего, Гай. Ни один издатель ее не примет. Для кого она предназначена? На какой рынок рассчитана? Мне следовало изначально быть с тобой строже. Надо было требовать с тебя резюме на двух страницах с описанием читательской аудитории, которой ты адресуешь свои тексты. Средний возраст, преобладающий пол, вероятная численность. Именно так поступили бы другие агенты перед тем, как прочесть хотя бы слово из тобой написанного.

— Я уже давно издаюсь, Фрэнсис, не забывай об этом. Читатели знают мое имя, они знают, чего от меня ждать.