спустилась на тросах на сцену. И когда чёрная ткань была сброшена, то парень с девушкой увидели Лина. Он держал в руке кнут и пряник, картаво голося:

– Отставить мысли и отвратные сомнения! Не поддавайся оборотню фактов! Не затуманит пусть тебя сей восхищения из проклятых и сладостных абстрактов.

Скелет во время своей речи указывал на Готинейру.

– Кого ты слушаешь? Всевидящих богов? Иль сей исчадие душевных угнетений? Ты думаешь, что выпрыгнешь с оков, но сам погибнешь от извечных размышлений! – Краус заливался надрывающимся смехом.

Готинейра вдруг села на колени и начала поднимать Эрика.

– Очнись, ты был рождён по заповеди лжи! Но убеждённый в правоте лгунов, что все учения – святые миражи тебе достались будто от богов, – громко говорила она, показывая Эрику на мрачные декорации, где существ клеймили страницами жутких книг. – Ты верил им, покуда был мальчишкой. Во всех грешащих видел невиновных. Но задохнулся собственной отдышкой в руках отцов-учителей духовных!

Парень, продолжая следовать тексту, поднялся с пола, и увидел новые декорации: как персонаж, которого он отыгрывал, сидел среди спокойных созданий, мирно наслаждающихся красотами пейзажа. Но всё резко поменялось, и существа уже шествовало вместе с другими, кричащими в унисон то, что было выклеймено на их телах.

– Я… помню – жил по голосу других: безумных лжепророков мировых. И им плевать, что ноша тяжеленая, когда в душе сгорает целая вселенная. Я жил в иллюзиях бессмертных колдунов! Но трещина в их лжи мне принесла сомнения. Я понял, убежав от суррогатных мыслей-двойников, что всё вокруг – кошмарная мистерия.

Персонаж на декорациях, ногтями сдирая с себя клеймо, убегал невесть куда, а за ним гнались его же собратья, обезумевшие после долгих пыток словом. Готинейра продолжала:

– Всё так! Сорви с себя чужую истерию! Восстань c кошмара мёртвого народа! Где лжежрецы так славят индустрию агоний человеческого рода.

– Не может быть, я только осознал! Я вторгся в грязь кладбищенских пустот младенцем, одурманенным с рождения зловонной тонной разных нечистот, что только может созидать воображение. Кричали мне и всем пророки о святынях, бросали дождь из сладостной морали. А сами, гордо восседая на твердынях, грешили, отрывая от детей детали.

На сцене появились клетки, где сидели существа, а рядом стояли жуткие твари, и день ото дня повторяли то, чему хотели научить своих рабов. И те, в итоге сходя с ума, начинали повторять за тварями. А Эрик продолжал читать:

– Я в клетке жил, я радовался грязи. Я древом был в лесу дремучих идиотов. Кто не со мной – те пагубные мрази. Из нас стругали мёртвых патриотов страны, которая давно мертва. Где гражданин – безмозглая машина. Где правит сладостный обман, молва о восхвалении фекалий господина. Меня лечили вирусною рвотой, что вырывалась изо рта дворян и их рабов. Свободным сделали от разума работы, поставив в ряд таких же дураков. Пытался пробудиться временами. Я болен был попыткой осознания. Но быстро усыплялся лжеврачами, что поклялись скрывать всю правду мироздания.

И стоило ему закончить, как заговорил Лин, играющий того, кто на декорациях восседал на вершине пирамиды, смеясь.

– Невероятно, как ты разорвал обман? Ведь я веками ткал всю эту паутину! Всю жизнь я дураков кидал в туман! Вы все обязаны, уроды, господину! Я так люблю вас, глупые создания! Своим диагнозом вы дарите мне власть! Кричу в момент, желая дать образование: "откройте для дерьма пошире пасть!". Вы не услышите реальности вещей, я прострелил вам уши сладкой ложью. Могилу глупости построил порыхлей и вновь её наполнил молодёжью.

Готинейра закричала:

– Вот видишь? Ты сорвал обмана маску с тирана, угнетающего мир! И в исступлении он всё подверг огласке! Сей до чужой агонии вампир.

А Лин, размахивая руками, бросающими в стороны клубящуюся, словно дым, тьму, надрывался:

– В мою харизму верят миллионы, поверивших в актёрскую игру! Я призываю всех вас чтить законы, хоть сам, в крови купаясь, их не чту. Я ветеран речей и праведного гласа! Но не устану строить я из трупов города. Пока в мои слова так продолжает верить мясо, что для "святых" лишь ежедневная еда. Молчать! Я призываю чтить вас постулаты! А сам, детей готовя на пару, взгляну, как на параде дураков лауреаты ножом испытывают тела глубину. Я призываю вас любить друг друга! Но сам плевал на всяк чужое горе. Ведь вы – моя безмозглая прислуга в моём марионеточном терроре!

Декорации сменились на горящие города, где клеймённые существа убивали тех, кто их когда-то пытал. Эрик говорил:

– Теперь я вижу свет перед собой. И чувствую внутри приливы истин! Как ложь в душе дала финальный сбой и показала сколь её отец корыстен. И я теперь свободен от иллюзии. И разум стал на капельку светлей. Отныне не участвую в диффузии пожизненных обманов для людей.

Всё всполохнуло самым настоящим огнём, буйно рвущимся вверх. А затем, появившись, воссияла яркая вспышка, заставившая всех отвернуться. И когда они открыли глаза, то увидели последние декорации, где, пребывающие в спокойствии, сидели существа, мирно любующиеся красотой пейзажей.

Статуя, сидящая на переднем ряду, вдруг моргнула, а затем, легко улыбаясь, начала крошиться, выпуская из себя голубоватый дым, который постепенно развеивался в воздухе.

Декорации же рассыпались, а Лин, подойдя ближе, застучал зубами. Нэнэкси, стоя неподалёку, сказал:

– Вы исполнили желание томящейся души… спасибо вам, – и он растворился в пространстве.

– Что это сейчас было? – спросил Эрик, смотря на Лина.

– Дядюшка Лин! – обрадовалась она. – Мы думали, что потеряли вас.

Но скелет, не слушая их, ловко спрыгнул со сцены, и затем, что-то голося парню с девушкой, направился прочь из зала. Эрик и Готинейра, ничего не понимая, двинулись за ним. Они пытались своими вопросами разузнать у него об этом месте. Да вот только Краус их постоянно поторапливал. Пространство за дверью, ведущей на выход, уже не было укутано тьмой. И все трое зашли туда, проходя в следующий вагон.

Глава 17. Сброс

Когда они вышли через дверь, то очутились в коридоре канализаций. Всё вокруг выглядело идентично тому, где Эрик с Готинейрой очутились после того, как их смыло. Но одно значимое отличие бросалось в глаза: огромных насекомых, собирающих смердящие нечистоты, было в разы больше, и они, подобно муравьям, ползали нескончаемыми рядами друг за другом, появляясь из небольших тоннелей, похожих на вентиляцию, и уползали туда уже с добычей.

Звуки, издаваемые жуками, напоминали нож, режущий стекло. Они так противно и раздражающе стрекотали, что парень с девушкой покрывались мурашками. Огромный коридор, тянущийся на сорок метров, заканчивался обвалом.

– Чёртов тупик, – выругался Эрик. – Неужели придётся возвращаться? Может,