– Почему?

– Потому что могу проиграть, а у меня есть жена и сын, – ответил Орлов.

Худ перевел взгляд на Роджерса. Тот, похоже, по-прежнему был настроен решительно против российского генерала. И Худ не мог осуждать его за это. Орлов просил слишком много, предлагая взамен только свое слово.

– Сколько времени потребуется вам на то, чтобы установить связь с поездом? – спросил Худ, прекрасно сознавая, что эвакуацию "Бомбардира" затягивать нельзя.

– Четыре-пять минут, – сказал Орлов.

Худ взглянул на часы на стене, ведущие обратный отсчет времени. Состав должен был оказаться в том месте, где его ждал "Бомбардир", приблизительно через семь минут.

– Больше времени я вам дать не могу, – сказал Худ. – Механизм уже приведен в действие...

– Я все понимаю, – остановил его Орлов. – Пожалуйста, не закрывайте линию связи, и я вернусь к вам, как только смогу.

– Хорошо, – сказал Худ, отключая микрофон.

– Поль, "Бомбардир" уже осуществил то, что было намечено, – взорвал рельсы или подготовил нападение на паровоз, – сказал Роджерс. – И мы, скорее всего, уже просто не имеем возможности что-либо изменить.

– Знаю, – сказал Худ. – Но Чарли Скуайрс не дурак. Если русские остановят состав и выйдут с белым флагом, он будет слушать. Особенно если мы им объясним, что надо ему сказать.

– Я рад, что ты готов поверить этим пьяницам, – с горечью промолвил Герберт. – Лично я не верю им ни на грош. Ленин строил заговор против Керенского, Сталин – против Троцкого, Ельцин – против Горбачева, и вот сейчас Догин строит заговор против Жанина. Черт побери, а Орлов тем временем плетет козни против самого Догина! Эти ребята любят исподтишка наносить удар в спину своим. Только представь себе, как могут они обойтись с нами.

– Если учесть, что альтернативой является вооруженное столкновение... – начал Лоуэлл Коффи.

– Нельзя также сбрасывать с чаши весов героическую натуру Орлова, – добавила Лиз Гордон. – По-моему, понятие чести имеет для него очень большое значение.

– Верно, – согласился Коффи. – Учитывая все это, получается, что риск в пределах разумного.

– В пределах разумного, потому что вы двое сейчас не в Сибири, а просиживаете штаны здесь, в уютном кабинете, – возразил Герберт. – Героические репутации можно подстроить, как вам может подтвердить Анна, а что касается вооруженного столкновения, то, на мой взгляд, это лучше, чем кровавая бойня.

Роджерс кивнул:

– Как выразился еще в 1831 году лорд Маколей[21]: «Умеренность в войне является верхом глупости».

– А смерть людей еще хуже, – заметила Лиз.

– Давайте посмотрим, что нам предложит Орлов, – остановил спор Худ.

Хотя, глядя на мерцающие зеленоватые цифры часов, он понимал, что в любом случае у него останутся лишь секунды на то, чтобы принять решение, от которого будут зависеть жизни людей и судьбы народов, основываясь только на том, что подсказывает ему нутро относительно человека, чье лицо он видит на экране компьютера.

Вторник, 22.45, неподалеку от Хабаровска

Когда генералу Орлову удалось наконец связаться с составом, прапорщик Федоров ответил ему, что Никита ушел на паровоз, чтобы наблюдать за рельсами впереди. По словам Федорова, потребуется несколько минут, чтобы вызвать его в вагон.

– Нескольких минут у меня нет, – решительно заявил Орлов. – Передай ему, пусть немедленно остановит состав и подойдет к телефону.

– Слушаюсь, товарищ генерал, – ответил прапорщик.

Торопливо пройдя в головную часть плавно качающегося вагона, Федоров снял трубку внутреннего коммутатора и нажал кнопку вызова. Прошла почти минута, прежде чем Никита ему ответил.

– В чем дело? – спросил он.

– Товарищ лейтенант, – сказал Федоров, – на связи генерал Орлов. – Он приказал немедленно остановить состав, после чего он хочет переговорить с вами.

– Здесь очень шумно, – ответил Никита. – Повтори. Федоров перешел на крик:

– Генерал приказал немедленно остановить состав и...

Прапорщик не договорил до конца, услышав пронзительный гудок паровоза, через открытую дверь, а не по внутреннему коммутатору. Через мгновение его швырнуло вперед; завизжали колеса, застонали сцепки, вагон с силой ударило о тендер. Бросив трубку коммутатора, Федоров поспешил назад, чтобы помочь удержать спутниковую тарелку, которую, не растерявшись, подхватил один из солдат. Однако сам приемник отбросило в сторону, и один из коаксиальных кабелей был оборван. К счастью, керосиновая лампа с тяжелой подставкой не опрокинулась. Как только состав полностью остановился, пассажиры и солдаты стали подниматься на ноги, помогая друг другу, а Федоров первым делом проверил оборудование. Хотя оторванный разъем остался закреплен на антенне, сам кабель, похоже, не пострадал. Скинув перчатки, прапорщик попробовал без промедления восстановить связь.

Поскольку всю переднюю часть паровоза занимал громадный паровой котел, окна в кабине машинистов были только сбоку. Никита как раз смотрел в одно из них и разглядел сквозь густые хлопья снега, что рельсы перегородило поваленное дерево. Он крикнул машинисту, чтобы тот остановил поезд, но, увидев, что молодой парень растерялся от неожиданности, вынужден был сам сорвать тормоз.

Троих человек, находившихся в кабине, грубо швырнуло на пол. Когда состав полностью остановился, Никита услышал крики с крыш вагонов. Быстро поднявшись на ноги, он ощупал правое бедро, онемевшее от удара, и, сняв с крючка на стене фонарь, подбежал к окну. Направив широкий луч света на снежные сугробы, молодой лейтенант увидел, что один из солдат сорвался с крыши головного вагона, однако теперь он уже взбирался по заснеженному откосу.

– С тобой все в порядке? – крикнул ему Никита.

– Кажется, в порядке, товарищ лейтенант. – Молодой солдат стоял пошатываясь. – Нам выдвинуться вперед?

– Нет! – рявкнул Никита. – Возвращайся назад и продолжай наблюдение.

– Слушаюсь, товарищ лейтенант, – ответил солдат, неуклюже козыряя рукой в облепленной снегом рукавице.

С крыши вагона протянулась пара рук, помогая ему забраться обратно.

Приказав машинисту и кочегару внимательно наблюдать за всем в окна, Никита вскарабкался на угольный тендер. Ветер утих, и снег валился вертикально вниз. Безмолвие стояло пугающее, подобное той ватной тишине, которая наступает после автомобильной аварии; только сапоги Никиты резко и отчетливо скрипели на куче угля. Он пробрался через тендер, поднимая в воздух снег и угольную пыль, затем неуклюже спрыгнул на сцепку головного вагона. Ежась от холода, Никита посветил фонариком, отыскивая дверную ручку.