– Забавно, а я еще осуждал Евгения Петрова за то, что он хотел попросить прощения у своего соавтора, а не помогать моему расследованию. Ну, в тот день, когда его отравили. Это, оказывается, важно.

– Что за самокритика, товарищ начальник? – не выдержал Васильченко. – На откровения потянуло? Умирать не хотите?

Разумеется, я не хотел умирать, но мыслей отвлекать Васю разговорами у меня не было. Минута туда, минута сюда – какая разница? Табельное оружие я на свою голову педантично убрал в сейф, подручных предметов тоже поблизости не валялось, а Вася не выпускал парабеллум из рук и был готов выстрелить в любой момент.

­Мне было совершенно непонятно, почему он вступил в этот нелепый диалог вместо того, чтобы пристрелить меня сразу.

Маньяком он, видимо, тоже работал спустя рукава.

– Так это вас потянуло на разговоры, не меня, – хмыкнул я. – Вы могли бы уже раза три выстрелить. Но тогда, разумеется, вы бы не были собой, Василий.

Бывший помощник с раздражением закатил глаза и, наверно, в сотый раз с нашего знакомства повторил, что его зовут не «Вася», а «Александр Васильченко».

– Так в чем проблема, сходите и поменяйте имя, – сказал я, не скрывая пренебрежения. – «Вася» вам идет больше. Тем более после моего убийства вы все равно будете в розыске.

Васильченко издал очередной печальный вздох, сунул свободную руку в карман и достал оттуда упаковку таблеток:

– Спасибо что напомнили. Пейте или я вас пристрелю.

Едва ли Вася действительно рассчитывал на то, что я послушаюсь. Он даже не посмотрел, что мне нечем все это запить. Насухо, что ли, глотать? Дзержинскому я хотя бы оставил прекрасный армянский коньяк, а Васильченко обо мне так не позаботился.

– Снотворное? Вы меня разочаровываете. Я думал, вы организуете мне смерть от воспаления легких.

– Посреди августа?! – возмутился Васильченко. – Вы слишком много от меня хотите! Пейте снотворное и не выделывайтесь. Быстрая и легкая смерть.

На самом деле, устроить воспаление легких посреди лета вполне возможно, просто у моего экс-помощника плохо с фантазией. Да и с остальным тоже плохо, и хорошо только с тем, что ему везет.

А больше всего ему повезло со следователем-идиотом.

– Черта с два я выпью, Вася. Вы мне еще формалину налейте, чтобы чучело сделать.

– Вы знаете, да? – спросил Васильченко без особого удивления. – Да, я увлекаюсь таксидермией. Видите ли, с таким начальником как вы постоянно хочется кого-нибудь выпотрошить.

Слушать о любимом увлечении Васи мне не хотелось. Табельное оружие лежало в сейфе, ждать спасения было неоткуда, а кофе уже закончился. Ну и чего тянуть? На Васильченко любоваться? Да он мне и так надоел.

– Так меня застрелите или нет? Или не стреляйте, сдавайтесь, я попрошу суд о снисхождении.

– По-моему, вы уже в третий раз предлагаете вас пристрелить. Вы что, торопитесь в ад? Объясниться с Дзержинским?

Я разгладил усы:

– А что, я должен тянуть время в надежде, что кто-то придет на помощь? Может, мне еще попросить вас изложить, на кого вы работаете, и в чем заключается ваш преступный план?

– А давайте, просите, – неожиданно развеселился помощник.

Я взглянул на Васильченко с отвращением:

– Да я и сам знаю. Ваша цель это банальный террор: «в городе орудует маньяк, милиция не справляется, власти бездействуют» и так далее. У вас маленькая группа с высокопоставленным заказчиком, а еще или он сам, или один из исполнителей находился очень близко ко мне, чтобы иметь возможность, скажем так, влиять на расследование. У меня было несколько оперативных версий. Первая версия это Дзержинский, планирующий новую революцию, и его неустановленные подручные. Она не подтвердилась.

Распространяться об этом мне не хотелось. Час рефлексии насчет Железного Феликса закончился пару минут назад. А если и нет, то Васильченко это совершенно не касалось.

– Вторая версия это вы. Вы рылись в моих документах, подслушивали разговоры, подсматривали, я даже ловил вас за своим столом. Вы живете неподалеку от дома Распутина и успели бы вернуться к себе после нападения на Петрова, вы знали, что я заинтересовался профессором Воробьевым, который бальзамировал Ленина, и вам было прекрасно известно, когда я туда поеду. Лидия Штайнберг почти опознала в вас нападавшего, вы знали, что Троцкого убили ножом для колки льда, а не ледорубом, хотя все газеты по моей просьбе написали про ледоруб, вы могли видеть каждый мой шаг, убирать свидетелей, портить все и запутывать. В конце концов, у вас была возможность делать это прямо посреди рабочего дня, потому, что никто не проверял, как вы ведете расследование и куда ездите. То же самое мог делать и Дзержинский, доступ к информации у него был такой же, как и у вас, где-то даже и больше, но с вашей стороны это выравнивалось… скажем так, за счет возможностей вашего заказчика. Причем чем дольше шло расследование, тем больше нивелировалась разница.

– А как же версия, что я работаю на вашего Дзержинского? – подал голос Вася, очевидно, из чувства противоречия.

– Да нет, я прекрасно знаю, на кого вы работаете. Если исключить из уравнения Дзержинского, вашим нанимателем может быть только один человек. Только его… возможности позволяют вашей преступной ячейке сравнять шансы с министром внутренних дел. И, еще, если бы вы работали на Железного Феликса, ему бы не потребовалось подставляться, сближаясь со мной. И ваша преступная деятельность, откровенно говоря, могла проходить гораздо эффективнее. Объем информации о моих планах и действиях, кстати, у вас и Дзержинского тоже отличался. И было еще кое-что, в самом начале этой истории, но я… ладно. Будем считать, что вам повезло. Если бы я не позволил эмоциям взять верх над логикой, вы бы не целились сейчас в меня из парабеллума.

– Ну и любите же вы напускать туману, Ганс! А можно ближе к делу?

– Можно, – фыркнул я. – Вы работаете на Ивана Борисовича Канунникова, заместителя мадам Штайнберг, главы Минсмерти. Единственного оставшегося, потому, что от остальных заместителей Штайнберг он благополучно избавился перед делом. Не надо, Вася, таких удивленных глаз. Скажите, вы же не ждали три или четыре часа перед тем, как напасть на завканц? Можете не отвечать, я точно знаю, что нет, мы же опросили пол-общежития. А почему,