было сизым и зловеще безмятежным – значит, надвигался шторм, как всегда здесь бывало ранней весной. Я думала о землях, уже не принадлежавших Лукасам, о нашем истаявшем состоянии, о планах вернуться на Антигуа, которые перечеркивали нашу жизнь в Южной Каролине, как будто ее и не было. Как будто не было вовсе этих лет. Как будто не было меня. Как будто я не пыталась совершить невозможное. Как будто я так и не достигла успеха.

Сколько у нас времени до отплытия? Интересно, много ли несобранных нами семян индигоферы осталось в почве? Вырастут ли кусты в нынешнем году, или их погубят заморозки?

С унылым вздохом я сказала себе, что меня это больше не касается. У этой земли будет новый владелец, в усадьбе на плантации Уаппу поселятся другие люди, как только мы покинем Южную Каролину.

По заливу Уаппу к нашему причалу подплыла небольшая лодка. Я увидела из окна, что к ней бежит Лиль-Гулла, приветствуя пассажира, а затем мчится обратно; за ним с черной траурной лентой на руке неспешно шагает к нашему дому Чарльз Пинкни. Сердце мое пустилось вскачь при виде его, и я не стала себя ругать за эту слабость.

Он был по-прежнему красив, несмотря на застывшее, безжизненное лицо, черты которого заострились в борьбе с недугом супруги и в скорби о ней. Но плечи были все так же широки и расправлены, а походка осталась такой же летящей и целеустремленной.

«Но мне нечего ему предложить», – сказала я в тот, последний раз, миссис Пинкни. «У вас есть все, в чем он нуждается», – возразила она.

Брат по-прежнему что-то говорил, но я встала, оборвав его на середине фразы.

– Элиза, в чем дело?

– У нас гость. Прошу меня простить.

Я поспешила прочь из кабинета, на веранду и дальше, вниз по ступенькам.

Чарльз Пинкни остановился, увидев меня. Его глаза были цвета зимнего океана у него за спиной – темно-серые. Но вода казалась ледяной, а глаза – теплыми, даже в печали.

– Нынче вы не оседлали Чикасо? – спросила я вместо приветствия. Нервы у меня натянулись как струны, я внезапно забыла о хороших манерах. Хотелось обнять этого человека и утолить его боль.

Он улыбнулся:

– Как приятно вас видеть, Элиза. Я уже отчаялся ждать вас в городе, вот и подумал нанести вам визит. Проведать вас и вашу семью.

Я тотчас устыдилась – он и не думал меня упрекать, конечно, но я заслуживала упрека. Побывала на похоронах, видела, как он прощается с любимой женой, моей дорогой подругой, и спешно вернулась на плантацию, где замкнулась в своем одиночестве. Бедный мистер Пинкни. Как ему, должно быть, тоже одиноко.

– Мы были слишком заняты приготовлениями к отплытию на Антигуа. – Я попыталась улыбнуться. – Заканчиваешь с одним делом и тут же оказывается, что работы еще непочатый край. Идемте в дом, я велю сделать чаю. Расскажите, как у вас дела.

– Честно признаться… – он огляделся, – я рассчитывал немного прогуляться с вами. У меня есть важные новости.

Я обернулась и взглянула на окна дома, как будто мне надо было получить разрешение на прогулку. Но у кого я собиралась его просить? Мы с маменькой почти перестали разговаривать. Разве что у Эсси… Формально разрешение мог бы дать мне Джордж, хоть он и младше на три года, но это же смеху подобно.

– Конечно, идемте.

Я удивилась, когда мистер Пинкни подал мне руку. Поколебалась мгновение и взяла его под локоть. Моя кисть казалась совсем крохотной на рукаве его камзола. Чарльз тоже на нее смотрел. Неужто тоже зачарован ее хрупкостью?

– Моя маленькая мечтательница… – прошептал он. – Визионерка…

– Что, простите? – Мне показалось, я неверно расслышала.

Он покачал головой с легкой улыбкой:

– Идемте. Покажите мне вашу индигоферу. Она ведь по-прежнему ваша? Земля уже перешла к другому владельцу, но не растения и семена, верно?

Я вздохнула:

– Да. Надеюсь, семена мы успеем собрать до отъезда. – Меня охватила печаль, в горле встал ком, и я сглотнула. – Я бы хотела поделиться с вами семенами и рассказать, как делать индиго. И может быть, у вас будет возможность купить наших негров?

Чарльз остановился.

– Мистер Пинкни, простите… Я сказала глупость. У вас, конечно, есть свои рабы. Просто, если вы решите вдруг заняться производством индиго, мы этому уже научились. То есть они знают, что делать, и потому очень вам пригодятся. А Квош такой талантливый – он прекрасный плотник, и может строить дома, и…

– Тш-ш… – ласково произнес Чарльз и накрыл мою ладонь у себя на сгибе руки другой рукой, без перчатки.

Я вздрогнула, почувствовав тепло его кожи.

– У меня есть новости, – напомнил он.

– О… – Я зарделась от стыда. – Да, конечно.

Должно быть, я совсем впала в отчаяние. У меня не было права умолять его купить наших рабов. Но он всегда был так добр ко мне, что порой я забывалась.

– Я сегодня получил письмо из Лондона. Отчет о качестве вашего индиго.

Мир вокруг перестал для меня существовать – остался только человек, стоявший рядом, и его слова. Я даже отпустила его руку и повернулась, чтобы заглянуть в глаза, невольно прикрыв рот обеими руками.

– И?.. – с трудом вымолвила я. – Каков же результат?

Чарльз отвел мои руки и сжал их в своих ладонях:

– Эксперты пришли к выводу, что ваше индиго ни в чем не уступает французскому и даже превосходит его.

– Они… – Буря эмоций поднялась из самых глубин моей души. Я то ли вздохнула, то ли всхлипнула: – Ох… О боже! – И не смогла сдержать слезы.

Чарльз, которого я теперь видела сквозь пелену, улыбнулся и кивнул мне.

– О, слава Тебе, Господи! Получилось! У нас получилось! Боже мой… Это правда?

– Правда, Элиза. Отличная работа. Вы можете собой гордиться.

К моей пронзительной радости примешивалось горькое сожаление – успех пришел ко мне слишком поздно, я не сумела спасти владения семьи Лукас. Но теперь я, по крайней мере, могла помочь Чарльзу.

– И мистеру Дево, – произнесла я вслух. – Мистеру Дево я тоже должна дать семена. Он подбадривал меня с самого начала. Я бы не знала, что нужно делать с семенами перед посадкой – сушить или замачивать, кабы не он.

Чарльз кивнул.

– Но Лоуренс от меня семян не получит, – добавила я. – Вы тоже ему ничего не давайте.

– Как пожелаете.

Я улыбнулась сквозь слезы, потом хихикнула:

– У нас получилось! – и рассмеялась уже в полный голос от безудержного восторга. Мне хотелось пуститься в пляс.

– Вы одновременно плачете и хохочете, – сказал Чарльз и вдруг привлек меня