— Конфиденциальность врача и пациента, — ответил доктор. — Уверен, вы понимаете.

— И мы бы не навязывались вам, — сказал мистер Мур, — будь у нас хоть какой-то выбор.

— Что ж, — проворчал мистер Вандербилт. — Вы, наконец, хотя бы поняли, что это и есть навязывание. Уважай я вашу семью чуть меньше, мистер Мур…

— Да, сэр, — проговорил мистер Мур. — Именно.

Еще один раздраженный вздох мистера Вандербилта.

— Мы наняли Элспет Хатч в… должен сказать, это было летом 1894 года. Вскоре после той трагедии. Мы слышали от друзей с севера о ее несчастье, и моя жена подумала, что предложенное ей место — нам в любом случае нужна была горничная — даст ей шанс покинуть дом и оставить прошлое позади. Миссис Вандербилт — женщина необычайного участия. — И ворчливо добавил: — И происхождения…

Последовало несколько молчаливых мгновений, во время которых, как я понял, доктор с мистером Муром покосились друг на друга, пытаясь сообразить, о какой «трагедии» упомянул мистер Вандербилт. Памятуя о его отношении, вряд ли можно было рассчитывать, что он станет делиться какой бы то ни было информацией касательно личных злоключений своей бывшей прислуги, если поймет, что посетители его до сих пор о них не знают.

— Действительно, необычайное участие со стороны вашей жены, сэр, — наконец сказал доктор. — И, вне всякого сомнения, оно помогло миссис Хатч прийти в себя. Перемена места — часто единственное противоядие после такого прискорбного случая.

— «Прискорбного случая»? — загрохотал мистер Вандербилт. — Когда у вас на глазах сумасшедший расстреливает ваших детей? Вы что, любите преуменьшения, доктор, или просто привыкли к трагедиям в силу своей работы?

От такого заявления глаза мои чуть не выскочили из орбит — и я лишь смог подумать, как трудно, должно быть, доктору и мистеру Муру было скрыть аналогичную реакцию.

— Я… конечно же не хотел показаться бессердечным, сэр, — в конце концов проговорил доктор. — Возможно, работа моя порой и впрямь не дает мне относиться к — убийству, — он тщательно произнес это слово, будто отчасти ожидая несогласия; но такового не последовало, и он закончил, — с должным уважением.

Старик Вандербилт на сей раз фыркнул:

— Полагаю, этого и следовало ожидать. Во всяком случае, она прибыла сюда всего два или три месяца спустя. И трудилась с редким усердием, если учесть, что судьба ее старшей дочери осталась столь неопределенной.

— А… ну да, конечно, — изрек мистер Мур. — И когда, вы сказали, она оставила работу у вас?..

— Я не говорил, мистер Мур. Но она уволилась в следующем мае, когда вновь вышла замуж, и на ее попечении оказался племянник. Я предложил ей рекомендации, и безоговорочные, но она сказала, что хочет посвятить себя карьере сестры милосердия. Я сообщил, что она может незамедлительно обращаться ко мне, если я смогу оказать ей в этом отношении хоть какое-то содействие. Но она так и не обратилась. И это, джентльмены, действительно все, что я могу вам поведать.

Я услышал, как открылась дверь, и заботливый голосок произнес:

— Простите, сэр, но миссиз говорит, вам пора отдохнуть.

— Да, — заключил мистер Мур. — Спасибо вам, мистер Вандербилт, за встречу с нами. Вы были чрезвычайно любезны — и очень помогли. Вскоре снова собираетесь в Ньюпорт?

— Завтра, вообще говоря. Потому мне и нужно собраться с силами. Я прикажу, чтобы вас проводили.

— Прошу вас, сэр, — вмешался доктор, — не беспокойтесь. Мы и сами вполне найдем дорогу. И спасибо вам еще раз.

Донеслись какие-то звуки передвижения, и это послужило мне намеком: дождавшись, пока мимо по авеню пройдут люди, я что было сил ринулся к литой ограде, взобрался наверх, перелез, приземлился на тротуар и беспечно пошагал прочь, игнорируя пристальные взгляды проходившей мимо пары и стараясь выглядеть так, будто скачу через заборы миллионеров каждый божий день, а по воскресеньям — аж дважды.

Я вернулся к коляске через пару секунд после доктора с мистером Муром, которые заставили меня объяснить, где я был. В этом, конечно, имелось определенное преимущество — ведь им уже не нужно было пересказывать мне свою беседу с мистером Вандербилтом, хотя второй случай нарушения частных владений за неделю доктора, конечно, не особо порадовал. Но потрясение от услышанного ими внутри превозмогало прочие соображения.

— Ненавижу! — негодовал мистер Мур, когда мы тронулись обратно в центр. — Ненавижу! В точности как Люциус и говорил: всякий раз, когда нам кажется, что мы чего-то добились — шмяк! неожиданно обрушивается новая порция сведений и меняет всю картину.

— А почему вы так уверены, что картина изменилась, Мур? — осведомился доктор.

— Вы же слышали, что он сказал, Крайцлер! — завопил мистер Мур в отчаянии. — Детей этой женщины «расстрелял у нее на глазах сумасшедший». Что, по-вашему, все это значит, прости господи?

Доктор пожал плечами:

— Да что угодно. Может, это правда. А может, всего лишь ее фантазия.

— Крайцлер, — перебил мистер Мур, в раздражении стукнув рукой по двери коляски, — он сказал, что об этом ему сообщили друзья. Она что, разъезжает по всему штату и выдумывает истории про убитых детей ради людского сочувствия?

— Не по всему штату. Очевидно, это происшествие приключилось неподалеку от ее родного городка. Так что если тут и есть хоть какая-то доля правды, ваш друг из конторы окружного прокурора сможет нам об этом поведать. Вам уже удалось с ним связаться?

— Я написал ему в понедельник, — мрачно отозвался мистер Мур, впадая в настроение под стать жаркой, влажной погоде. — И отправил телеграмму во вторник. Но, полагаю, мне лучше сейчас по новой телеграфировать ему или попытаться дозвониться по телефону. Пусть обо всем узнает. — Тут он вновь вышел из себя. — И что это еще за «племянник», оставленный, по словам старика, на ее попечение?

— А вот это, — объявил доктор, — почти наверняка выдумка. Или, если быть точным, ложь. Ей нужно было сочинить какую-нибудь байку, чтобы объяснить внезапное появление в своей жизни мальчика Йохансенов.

— О да. — Объяснение сей подробности нисколько не воодушевило мистера Мура. — Иисусе, это все равно что пытаться уследить за махинациями трех разных людей.

— Верно, — согласился Доктор. — Слой за слоем…

Услышав эту сентенцию, мистер Мур оставил дальнейшие попытки узреть смысл в странном рассказе мистера Вандербилта и принялся курить сигареты и каждые несколько минут пинать ногой борт экипажа со словами «Ненавижу!» — снова и снова, будто до нас так и не дошло. Доктор Крайцлер попытался отвлечь мысли друга, зачитывая первую полосу «Таймс». Однако новости там вряд ли способны были поднять нам настроение. Полиция в итоге изловила Мартина Торна, преступника, подозреваемого в «загадке безголового трупа», и, как и предрекал детектив-сержант Люциус, оказалось, что он ни разу не покинул город за все время, которое продолжалась охота на него. У нас были определенные основания считать, что разбирательство по делу продлится несколько дольше: полученное от Торна признание шло вразрез со всеми «уликами» и теориями, собранными полицией, — тогда как в лучшем случае дело могло бы разрешиться за считаные дни. Еще большие волнения вызывало сообщение о том, что сенатор Генри Кэбот Лодж, ближайший друг и политический союзник мистера Рузвельта в Вашингтоне, открыто вынуждал президента Маккинли предпринять более серьезные действия против Испанской империи по всем спорным вопросам: американская партия войны теряла терпение, и, хоть мы и не знали, как все это может обернуться для нашего расследования, ничем хорошим тут не пахло. Наконец, имелся репортаж большей личной значимости для доктора с мистером Муром: мадам Лиллиан Нордика,[37]одна из их любимых певиц в «Метрополитэн-Опера», опасно заболела в Лондоне. «Таймс» представила все так, будто она уже на пороге смерти; и хотя мы в итоге выяснили, что статья страдала преувеличением, даже возможности такой потери было достаточно, чтобы заставить доктора присоединиться к унылому молчанию мистера Мура.