Мой взгляд упал на папку у него в руке. На фотографии, о которых он спрашивал архивариуса. На одном снимке я заметил зарядник Уго. На другом – листок с нацарапанным номером моего телефона.

– Нам надо обсудить то, что с вами произошло. Мы сможем сегодня вечером встретиться в моей приемной?

Кроме того, были фотографии мешков для улик, которые я не успел осмотреть, когда Джанни заторопил меня. Пачка сигарет. Выцветший на солнце ватиканский паспорт – я представил, как Уго махал им швейцарским гвардейцам, въезжая в страну. Связка ключей. Ничего достаточно большого по размерам, что совпало бы с отпечатком под водительским сиденьем машины Уго.

– Он не может присутствовать на встрече. Это не входит в задачу прокуратора.

У меня отвисла челюсть. Брелок на ключах: овальный, с гравировкой из трех букв и трех цифр. DS – триста двадцать восемь.

Я вытянул папку из руки у Миньятто. Он чуть не выронил телефон и недовольно посмотрел на меня.

DSM. Domus Sanctae Marthae. Латинское название «Казы». Три цифры – это номер комнаты. От металлического брелока откололся краешек.

Ключ принадлежал не Уго. Ему не нужен был номер в отеле. Значит, это ключ того, кто взломал «альфу-ромео».

– Не расслышал. Сигнал прерывается. Повторите, пожалуйста.

Я прикрыл глаза. Не надо себя обманывать. Убийца не оставил бы на месте преступления свой ключ. Так чей же он?

Миньятто забрал у меня папку и что-то написал на обложке. Каким странно общительным вдруг стал Майкл. На него это не похоже.

Ответ пришел секунду спустя, когда Миньятто вручил мне телефон со словами:

– Отец Блэк снова хочет с вами поговорить.

– Слушайте меня внимательно, – начал Майкл. – Адвокат сказал, что на нашей сегодняшней встрече вы быть не сможете, поэтому нам с вами надо кое о чем переговорить отдельно. Встретимся после всего у Сятого Петра.

– На площади?

– Нет, в правом трансепте. Я оставлю северную дверь открытой. Вы знаете, о которой двери речь?

Миньятто пытался нас подслушать. Я отошел в сторону.

– Когда? – спросил я.

– Давайте в восемь. И если меня не будет, завтра вам придется искать нового свидетеля.

– Завтра?

– В восемь часов. Вы поняли меня?

Когда я повесил трубку, Миньятто сказал:

– Вам нельзя с ним встречаться. Вам ясно? Только в моем присутствии.

Я ничего не ответил.

– Доброй ночи, монсеньор, – сказал я. – Увидимся утром.

Я позвонил на домашний телефон брату Самуэлю и попросил еще чуть-чуть посидеть с Петросом. Потом набрал номер Моны.

– Все-таки сегодня я не смогу, – сказал я.

Должно быть, она что-то почувствовала по моему голосу.

– Все в порядке? Хочешь, поговорим?

Я не хотел. Но слова сами полились.

– Я зол. Симон соврал мне.

Наступило молчание. Тишина, которая показывала, что в глубине души Мона до сих пор в нем сомневалась.

– О чем соврал? – спросила она.

– Неважно.

Снова молчание.

Наконец она сказала:

– Я у родителей. Могу встретиться с тобой, только скажи где.

– Не могу. Просто… говори со мной.

– Как Петрос? – спросила она.

Я закрыл глаза.

– Я весь день проторчал в суде. Брат Самуэль сказал, что все в порядке.

– Алекс, ты меня беспокоишь. Давай я помогу?

Я сидел на скамейке во дворе трибунала. Служащие, возвращающиеся домой, выстроились в очередь на заправку. Поверх крыш их машин я видел «Казу».

– Мне просто нужно время, чтобы подумать, – сказал я. – Завтра тебе позвоню.

Я помолчал и добавил:

– Прости, что сегодня так получилось.

Прежде чем она успела ответить, я нажал отбой. Ноющая боль, копившаяся в душе последние часы, стала нестерпимой. Когда подобная боль накатывала после смерти матери, мы с Симоном бегали за город и обратно. Холмы. Лестницы. Тени стен. Мы бегали, пока не сгибались пополам, пока не падали на землю, а потом охлаждались в брызгах фонтанов. Я закрыл глаза. «Господи, верни его мне. Я не могу без моего брата».

Я посчитал окна в «Казе». Я знал, который номер – триста двадцать восьмой. Всего на один этаж ниже, чем наш с Петросом, но вдоль длинной части здания. Угловая комната, если не ошибаюсь. Я как раз смотрел на ее окна, выходящие на запад.

Может быть, завтра все выяснится. Может быть, таков и был план Бойи. Продержать Симона, пока выставка не закончится.

Жалюзи на окнах закрыты. В других комнатах портьеры раздвинуты, но обитателю этой воздух, похоже, не нужен. Он не желал видеть римский день. Я открыл телефон и позвонил портье.

– Сестра, пожалуйста, соедините меня с номером три – двадцать восемь.

– Одну минуту.

Телефон звонил и звонил. Разговаривать постоялец тоже не хотел.

Я повесил трубку. С заправки уехал последний автомобиль. Воздух снова утих. Легкий ветерок трепал флаг Ватикана на флагштоке перед входом в «Казу».

Я встал. И с пустотой в груди пошел к ее дверям.

Монахиня за стойкой меня удивила.

– Добро пожаловать, святой отец. Как вы поживаете?

Она спросила по-гречески.

Интуиция подсказала мне, что отвечать надо на том же языке.

– Очень хорошо, сестра. Благодарю вас.

– Как вам нравится в нашей стране?

– Очень нравится.

– Могу я вам чем-нибудь помочь?

– Я просто возвращаюсь к себе в номер.

Помахав перед ней своим старым ключом, я пошел дальше.

Но с тех пор как я уехал, меры безопасности усилились. Объявление в вестибюле гласило, что каждый лифт теперь обслуживает отдельный этаж. Я услышал, как лифтеры просят пассажиров показать ключи, прежде чем зайти в кабину, и решил пойти по лестнице. Но как только я собрался открыть дверь третьего этажа, над головой раздался голос.

– Святой отец, это не тот этаж. Вам выше.

С площадки четвертого этажа, шагая через две ступеньки, спустился швейцарский гвардеец. К счастью, мы были незнакомы.

– Могу я взглянуть на ваш ключ? – спросил он.

Похоже, его поставили на пост у пожарного выхода.

Я показал ключ, и гвардеец кивнул. На ключе от комнаты, где останавливались мы с Петросом, значилось: «435».

– Следуйте за мной, святой отец, – медленно произнес он по-итальянски.