Новый потенциал Майкла, должно быть, разглядел кардинал Бойя. Каждый раз, когда Иоанн Павел снова протягивал православным христианам оливковую ветвь, Бойя посылал одного из своих квазимодо, чтобы наверняка ничего не вышло. Несколько хороших оскорблений, а то и пара драк, и годы дипломатической работы сходили на нет за считаные часы. Симон винил Майкла за то, что тот стал любимым квазимодо Бойи в Турции. А я винил кураторов Майкла за то, что взяли на работу вспыльчивого молодого священника и в тяжелый период жизни убедили, что он был прав, набросившись на православного репортера. И – что такими драками можно даже сделать карьеру. Священники – люди корпоративные, глина в руках церкви. Надо быть человеком необыкновенной силы, чтобы избавиться от влияния секретариата. Как Симон. А стоявший сейчас передо мной едва ли был похож на моего брата.

Майкл оказался ниже ростом, чем я помнил. Он громко дышал, почти задыхался. От тысяч коктейльных приемов и обедов из семи блюд он растолстел. Ему было неуютно – он поправил пояс и тяжко закряхтел, словно сетуя, что пришлось заставить себя двигаться. Выглядел Майкл еще неухоженнее, чем раньше. Он несколько дней не брился. Причина вполне очевидна: непростая задача – водить бритвой по таким складкам!

Раны еще были заметны. Шрам, как шов, пробегал под левым глазом. Нос тоже выглядел не лучшим образом – переносица еще была скошена набок. Вместо итальянских объятий он протянул мне руку для американского рукопожатия. Первые слова, которые я услышал от него за десять лет, были:

– Черт побери, Алекс! Никто не сказал мне, что вы остались восточным. Я думал, уже переметнулись, как Симон.

И все же в глубине его слов я почувствовал раскаяние. Если он пришел в эти стены, значит сожалел о том, что устроил мне и Петросу.

– Вы встречались с монсеньором Миньятто? – спросил я.

– Эти мне адвокатишки! – с отвращением произнес Майкл. – Да, встречался.

– И?

– Поставил меня в список на завтра.

На завтра. Миньятто времени не теряет.

– Но я сказал ему, – продолжал Майкл, – что врать я там не стану. Я не верю во всю эту ахинею. Объединение церквей… Лебезить еще перед этими бородатыми! Если меня спросят, то так и скажу.

– Майкл, по телефону вы говорили мне, что, прежде чем избить, эти люди расспрашивали вас об исследованиях Уго.

Он кивнул.

– Чего они хотели? – спросил я.

Он разглядывал свои кулаки.

– Думали, Ногара что-то раскопал. Что-то вредное для налаживания дел с православными. И считали, будто Симон заставил его все скрывать. Поэтому и хотели выяснить, что там было.

Как я устал от секретов…

– Четвертый крестовый поход. В тысяча двести четвертом году мы украли у православных плащаницу.

– Нет. Другое.

– Майкл, это совершенно точно! – озадаченно ответил я.

Он был римским католиком. Даже проработав много лет с моим отцом, он, возможно, не отдавал себе отчета, что для хрис тианского Востока означает тысяча двести четвертый год.

Но Майкл покачал головой.

– Ногара что-то обнаружил в Диатессароне.

– Невозможно! Я целый месяц работал с Уго над Диатессароном.

Майкл присвистнул.

– Значит, вам повезло.

– Повезло?

– Что кардинал Бойя раньше до вас не добрался. На самом деле это вас ему надо было искать.

Может быть, ему показалось, что Бойя его предал. Что на него совершил нападение собственный хозяин. Я не мог понять, почему так получилось.

– Как вы оказались в том аэропорту? – спросил я. – Помогали Симону?

– Я вам уже говорил, – ощетинился он.

– Что говорили?

– Я не могу рассказывать о том, что произошло.

Я откинул назад голову. Конечно же! Еще одна присяга.

– Я и адвокату так сказал, – прибавил Майкл. – Что в суде не смогу отвечать на эти вопросы.

– Нарушьте клятву. Расскажите судьям правду.

– Мы с адвокатом уже обо всем договорились, – его голос вдруг заклокотал гневом, – и я тут не для того, чтобы по новой с вами все ворошить.

– Тогда зачем вы здесь?

– Потому что мне так приказано.

У меня по телу пробежал холодок.

– О чем вы говорите?

– Сегодня мне позвонил кардинал Бойя. Он знает, что я в городе.

– Как это возможно?

– Ваш адвокат указал мое имя на каком-то документе.

– Его высокопреосвященство запугивал вас?

– Нет. Только кое о чем напомнил. А потом спросил, как ему связаться с вами.

Кровь тяжело била в виски.

– То есть?

– Он сказал, что вы сегодня на него кричали. У его окон.

– Я только пытался…

– Привлечь его внимание? У вас это получилось.

– К чему вы клоните?

– Его высокопреосвященство хочет с вами встретиться.

Я нервно огляделся.

– Прямо сейчас?

Майкл фыркнул.

– Завтра утром, до возобновления слушаний. В семь тридцать, в его апартаментах.

– Что ему нужно?

– Не знаю. Но надеюсь, что ваша встреча закончится лучше, чем моя – в аэропорту.

Я выдавил из себя еще несколько вопросов, но у Майкла не нашлось на них ответов. Имя кардинала Бойи возымело на него странное действие. Он принялся заполнять паузы восхвалением своего начальника. Бойя – великий человек. Защитник традиции. Потом пошла официальная линия: объединение с православными ослабит нашу церковь, размоет суть католичества, низведет папу до положения всего лишь их патриарха. К Майклу возвращалась его иррациональность.

Мне стало неприятно, меня знобило. Наконец я сказал:

– Майкл, я услышал достаточно. Я ухожу.

Я чувствовал, как он провожает меня взглядом. Будь мне известен другой выход из базилики, в тот вечер я бы им воспользовался. Всю дорогу домой я держал руку на мобильном. Несколько раз подумывал позвонить Миньятто, но и так знал, что он скажет: не слушать Майкла, не встречаться с Бойей.

Я забрал Петроса от аптекарей. Он еще и не думал спать. И мне редко когда доводилось видеть, чтобы ему так не терпелось уйти от брата Самуэля.

– Что ты задумал? – спросил я, вставляя ключ в наш новый замок.

От возбуждения мальчик чуть ли не подпрыгивал на месте.

– Давай позвоним маме?

– Петрос, не сегодня.

Он нахмурился. Наверное, решил, что я специально его дразню: после целого дня разлуки неужели я вправду откажу ему в одной, самой главной просьбе, на исполнение которой он так надеялся?