Видя вокруг совершенно бесстрастные лица, он обратился к ному:

— Ты уж точно должен отказаться, Ахей. Это не твоя война.

Тот посмотрел на Чи и сказал:

— Она и раньше не была моей, мастер Вершитель. Ради спасения Геллерона я воевать не намерен.

— Я не упрекаю тебя, — поспешно заговорил Стенвольд. — Ты и так много сделал для нас… — Но Ахей прервал его, вскинув серую руку.

— Утром, еще до восхода, у нас с твоей племянницей был разговор. Она сказала, что осоиды в конце концов займутся и номами — и я, знаешь ли, ей поверил. Вы, жуканы, ковыряете наши горы ради грошовой выгоды, но осоиды несут тиранию и притом умеют летать — и сами, и на машинах. Это делает их куда более серьезным врагом, чем вы. Поэтому я отправлюсь с вами обратно и расскажу моему народу о том, что видел, — расскажу, даже если меня не захотят слушать. Постараюсь их убедить в том, что с осоидами следует бороться всеми доступными нам, номам, средствами. За Геллерон я сражаться не стану, но за свой народ буду драться и с жуканами, и с осоидами, и со всеми прочими, кто дерзнет поднять на нас руку.

Сальма ушел. У Чи во рту остался горький вкус от слов, которые она ему высказала, а ему хоть бы что — он отделывался улыбочками и пожатием плеч.

Она говорила, что он делает глупость, что так рисковать нельзя. Он согласился с ней. Она говорила, что он едва знает ту женщину: ну, были они вместе в плену, ну, обменялись несколькими словами, ну, видел он ее танец. Он согласился и с этим.

— Думаешь, ты невидимка? — кричала она. — Этот город просто кишит осоидами!

— Они все во дворце, ждут восстания, — заявил он в ответ. — Ты же слышала, что сказала Кимена. Они будут следить за землей, не за воздухом, да и на улицы пока выходить не станут, чтобы вернее спровоцировать миннцев.

— За землей следить они будут с воздуха, — заметила Чи.

Несносный Сальма еще раз пожал плечами:

— Я увижу их раньше, чем они меня: у меня зрение лучше. И летаю я быстрее любой полосатой твари.

Чи злилась, не понимая, как можно идти на такой бессмысленный риск ради какой-то бабочки-танцовщицы. Все доводы у нее уже кончились, а Сальма знай себе улыбался.

— Я просто должен это сделать — и сделаю, если смогу.

— Ты же знаешь, что Ааген — близкий друг Тальрика. Того и гляди нарвешься на самого капитана. Сальма, нас только-только освободили!

— Потому что у нас были друзья, — резонно заметил он, — а у нее никого нет.

— И что? Будешь освобождать всех рабов Империи, которым не на кого надеяться?

— Нет, только одну рабыню.

И он ушел — в одежде миннца, в тяжелом плаще, по все-таки вылитый стрекозидский вельможа. Проводив его взглядом с порога убежища, Чи продолжала смотреть в ту сторону, словно какой-то неизвестный закон притяжения мог вернуть его к ней.

Кто-то тронул ее за плечо — Ахей, сразу почувствовала она.

— Если хочешь, я скажу, почему он делает это, только ты не поверишь.

Чи отошла на шаг, стряхнув его руку.

— Опять магия, да?

— Да, — подтвердил Ахей с легкой улыбкой — не поймешь, шутит он или нет.

— Я не верю в магию… не могу верить. Всему есть рациональное объяснение.

— А если магия и есть объяснение?

— Она ничего не объясняет. В Коллегиуме хранятся записи еще с дореволюционных времен. Ученые провели множество испытаний — такого явления, как магия, просто не существует.

— Человек, живущий в безветренном мире, отрицал бы существование парусных кораблей. — Ахей скромненько сел у двери, заставив часового посторониться. — Ветры магии, с которой я вырос, вашими приборами не регистрируются. Они столь же неосязаемы, как мысль или, допустим, вера. Видишь, у меня капюшон поднят — мы, номы, не любим солнца. Если я расскажу тебе страшную сказку сейчас, среди бела дня, ты ведь не испугаешься?

— Смотря о чем эта сказка. Может, и нет. — Часовой отошел на приличное расстояние, позволив Чи сесть рядом с Ахеем.

— Однако ночью, когда мир наполнится странными звуками, она вспомнится тебе и не даст уснуть. Так и с магией. Я упрощаю, конечно, но магия проникает в мир через прорехи, оставленные сомнением.

— Для меня в этом нет смысла, — сказала Чи, но под ногами у нее снова разверзлась пропасть.

— Пусть так — но твой друг околдован. Эта танцовщица владеет магией Детей Бабочки.

От его неприязненного тона Чи почему-то сделалось легче. Может, Ахей просто ревнует к этой замечательной артистке, которая всем так нравится? Или он прав и она в самом деле волшебница, околдовавшая Сальму?

Чи в это не верила, но должна была выяснить.

— Что это за магия? Не то чтобы я…

— Ты не веришь, что она колдунья, но хочешь знать, как она колдует? Чары эти очень просты, однако сила их велика. Ее хозяева им не поддавались, поскольку она и без того принадлежала им как рабыня, вот она и обратила их на твоего друга. Будь это просто Наследие, они бы уже ослабели — то, что они действуют так долго, несмотря на разлуку, прямо указывает на применение магии.

— Но я не видела, чтобы она… — пробормотала Чи.

— Как же не видела. Он присутствовал при ее танце?

— Ну да…

— В мыслях своих она танцевала для него одного, и он тоже так думал. Вот тебе и все колдовство — ни зеленого дыма, ни заклинаний. Он попался, и не сказать чтобы помимо воли: лепидинские чары имеют физическую природу.

— Она сказала «Ночной брат», когда я очнулась от того сна, — вспомнила Чи. — И глаза у вас с ней одинаковые.

Ахей ответил не сразу.

— Говорят, что мы когда-то считались родственниками — дети солнца, дети луны. Да только мы их терпеть не можем.

— Можно подумать, вы кого-нибудь любите, — заметила Чи.

— Вас мы ненавидим каких-нибудь пятьсот лет за зло, которое вы нам причинили. Но лепидинов, самый слабый и безобидный народ на свете, мы ненавидели вечно.

Он в последний раз оглядел комнаты, снятые так недавно. Стены прямо-таки лучились чувствами, которые он здесь испытал. Что за зрелища, что за мысли! Ааген потряс головой, но она так и не прояснилась, и лейтенант направился на балкон, в открытые ставни которого проникал дождь.

Планы Тальрика… Они всегда чреваты опасностью, и непонятно, чего он в конце концов добился. Тальрик старый его друг, но и рекефовец тоже — а у рекефовцев, как известно, друзей не бывает.

Внизу, поливаемая дождем, раскинулась Минна. Недолго ей пребывать в мире: раз вождь сопротивления вырвался на свободу, следует ждать восстания. Из войск, проходивших через город на фронт, добрая тысяча до сих пор остается под самыми его стенами. Скоро в Минне начнут убивать — хорошо, что его, Аагена, к тому времени здесь не будет.