на всякий случай передал Зине, а остаток сунул в нагрудный карман. Камешек был красив, и Сергеев хотел показать его ребятам.

Вечером археологи сидели у костра, пили чай, Ахмет и Коленька Конрад по очереди бренчали на гитаре и пытались петь. Ленивый разговор вился вокруг дневных событий.

— Ну что, — обратился к Сергееву Конрад, — философского камня пока не выкопал?

— Выкопал, — ответил Сергеев, достал камешек и подкинул на ладони. Коленька заинтересовано потянулся к находке.

— Действительно, — сказал он. — Похоже.

Он повертел камень перед огнем, мечтательно закатил глаза и принялся вдохновенно цитировать, благо, что некому и негде было проверить точность цитаты:

— Возьми кусочек этого чудесного медикамента величиной с боб и брось на тысячу унций чистой ртути. Вся она обратится в сверкающий красный порошок. Унцию порошка брось на тысячу унций ртути, и она также превратится в красный порошок. Унцию этого нового порошка брось на тысячу унций ртути, и она превратится в золото, которое лучше рудничного… — Коленька перевел дыхание и добавил: — Автор Раймонд Луллий — яснейший доктор. Тринадцатый век, между прочим. А медикамент — одно из названий философского камня. Вот этого.

— Болтун ты философский, — сказала Зина Кравец. — Я анализ провела, это та же киноварь, только очень чистая. Никаких примесей.

— Камень философов, — обиженно начал Коленька, — состоит, как и все сущее, из серы и ртути, но только из самой чистой огненной серы и наилучшей ртути. Так что, если его разложить, то найдешь серу и ртуть и решишь, что это была киноварь, в то время как держал в руках эликсир. Эликсир — одно из названий философского камня, — добавил он быстро.

— Интересно, где твой Луллий намеревался достать миллиард унций ртути? — спросила Зина, — и, кстати, сколько это — унция?

— Унция?.. Что-то около десяти граммов. Значит, десять тысяч тонн ртути. Не так много.

— Врешь ты все, — сказала Зина. — Я не знаю, сколько граммов в унции, но не десять. Это ты только что придумал. И Луллия никакого на свете не было.

— Не верь… — пожал плечами Конрад. — Но только унция это действительно около десяти грамм, точнее — девять и восемь десятых. А Луллий был замечательным человеком. О нем говорят, что он осуществлял трансмутацию металлов и умел получать квинтэссенцию…

— Квинтэссенция — одно из названий философского камня, — ехидно вставила Зина.

— Вот именно. Луллий же, между прочим, всему человечеству великую услугу оказал, он был первым европейцем, получившим чистый алкоголь.

— Хороша услуга!

— Да. Прожил он без малого сотню лет, а когда его спрашивали, как он достиг столь почтенного возраста, то всегда отвечал, что только благодаря ежедневному и неустанному употреблению важнейшего компонента эликсира жизни. Дело в том, что эликсир жизни и вечной молодости представляет собой спиртовой раствор философского камня. Пил Раймонд каждый день, потому и жил долго.

— А все-таки умер, — сказал Сергеев. Он забрал у Конрада камешек и принялся рассматривать его матово-алую поверхность. — Почему же Луллий умер? — спросил он. — Ведь у него был и второй компонент эликсира жизни.

— Так он бы не умер, — пояснил Конрад, — да вот беда, вздумал слово божие мусульманам проповедовать, переусердствовал в этом занятии, и его в Египте камнями закидали. Простыми, не философскими…

Разговор затих. Рабочие, наскучив ученой перебранкой, постепенно разошлись, у догорающего костра осталось всего три человека.

— Зина! — позвал Коленька. — У тебя ртуть есть?

— Нет, — ответила Зина. — А зачем тебе?

— Трансмутацию бы осуществили. Жаль… Слушай, а если из термометра добыть?

— Чтобы я из-за твоих глупостей термометр била? — возмутилась Зина. — Иди ты, знаешь куда?..

— И пойду, — покорно сказал Коленька, поднялся и скрылся в палатке. Слышно было, как он возится там, жужжит мигающей динамкой. Раздалось несколько негромких металлических ударов, зазвенело стекло, и довольный Коленька вылез из палатки.

— Вот, — сказал он, поднося ладонь к свету. На ладони лежала большая серая капля ртути, — пожертвовал для науки личным градусником. Меня мать всегда собирает так, словно в чумную местность еду. А теперь градусник пригодился. Дай-ка камень, мы сейчас эту ртуть в золото превратим, лучше рудничного.

Сергеев молча протянул камешек и включил большой аккумуляторный фонарь.

— Градусник разбил, дурак, — резюмировала Зина, но тоже пододвинулась посмотреть.

Коленька зажал камень между указательным и безымянным пальцами, а ногтем большого тихонько поскреб его. Несколько крупинок упало на ладонь. Казалось, их было ничтожно мало, но они сумели каким-то образом покрыть всю каплю, на ладони осталась пушистая горка красной пыли.

— Ну конечно! — воскликнул Коленька. — С первого раза золота и не должно быть, потому что ртуть обращается в "сверкающий красный порошок". Вот здорово!

— Фокусник… — проворчала Зина. — Эмиль Кио. В Шапито бы тебя. Припудрил каплю — и доволен. Ну-ка, пусти… — Зина наклонилась над ладонью и осторожно подула. Порошок разлетелся, осталось лишь слабое красное пятно.

— Зачем ты?! — страдальчески закричал Коленька. — Полкило золота по ветру пустила!

— Не ври ты, — Зина была неумолима. — Сам же каплю на землю стряхнул, пальцы чуть-чуть раздвинул — и все. Ищи ее среди травы.

— А почему порошка много было? — не сдавался Конрад.

— Потому, что он рыхлый и легкий. И вообще, хватит мне мозги пачкать, спать пора.

Зина поднялась и вышла из освещенного круга. Коленька безнадежно махнул рукой, потом, повернувшись к Сергееву, быстро заговорил:

— Ты-то ведь веришь? Ты же сам видел, как она превратилась. А в момент трансформации ладони холодно стало, и вообще, словно ледяным адским дыханием подуло.

— Эндотермическая реакция, — донесся из темноты Зинин голос. — Вы потише, пожалуйста, люди спать хотят.

Коленька перешел на шепот, но убежденность в его голосе все нарастала:

— Вот видишь, и наука подтверждает: реакция эндотермическая… но главное, ты своими глазами видел трансмутацию. Фома Аквинский говорит, что существует три степени достоверности: высшая, данная божественным откровением, вторая, доказанная наукой, и третья, полученная из личного опыта. Все три свидетельствуют о принципиальной возможности трансмутации.

— В писании, — возразил Сергеев, — о философском камне ни слова, мнение науки ты слышал, а что касается личного опыта, то ты лучше меня знаешь, как это делается.

В самом деле, с первого дня Коленька Конрад привлек всеобщее внимание ловким исполнением мелких фокусов с исчезновением шариков и вытаскиванием из незнакомой колоды заранее загаданной карты.

И все же Коленька продолжал убеждать.

— Слушай! — горячо зашептал он в ухо Сергееву, — ведь можно еще один эксперимент провести. Эликсир жизни! Неужели ради такого дела сто грамм спирта жалко?

— Киноварь в спирте не растворяется, — скучным голосом сказал Сергеев.

— Ну и хорошо. Не растворится камень, значит и говорить не о чем. И спирт чистым останется, не пропадет.

Сергеев, поняв, куда клонит Конрад, усмехнулся, встал с земли